Александр Игнатьевич рассказал о методе Самоварова: о подготовке вспомогательных работ, о самой клепке, о соответствующем расположении инструментов во время работы и значительной экономии времени в результате этого.
Хоуелл внимательно слушал, делая заметки в книжке.
— У меня нет больше вопросов, — проговорил Джон Дир, когда Александр Игнатьевич умолк.
— У меня тоже, — в тон ему сказал Жюльен де Ланфан.
В открытое окно вдруг ворвались звуки музыки. Александр Игнатьевич подошел к окну, намереваясь его закрыть.
К скверу у комендатуры подкатил грузовик. На машине стояло несколько человек. Один из них, высокий и светловолосый австриец, выкрикивал в рупор призывы, другой растягивал синие мехи алого аккордеона. Это была агитационная бригада, которая проводила работу на улицах города.
Возле грузовика собралась большая толпа. Светловолосый запел под аккомпанемент аккордеона:
Лети, моя песня, до самых небес,
Как сокол, свободный от пут!
Да здравствует гений всемирных чудес —
Могучий и творческий труд!
Лети, моя песня, опять и опять,
Греми над землей, как труба!
Да здравствует жизни всесильная мать,
Владычица мира — борьба!
Греми, барабан, батальоны сзывай
На трудный, но славный поход!
С пилой и лопатой в шеренге шагай,
Все в мире создавший народ!
Вслушавшись в громко звучащие на улице слова песни, Хоуелл язвительно улыбнулся.
— Кто говорил, что австрийцам плохо живется? Они распевают серенады.
Александр Игнатьевич закрыл окно. Жюльен де Ланфан, быстро схватив мелодию, стал тихо ее мурлыкать. Джон Дир сердито взглянул на него.
— Позвольте мне задать вопрос капитану Хоуеллу, — обратился к председателю генерал Карпенко.
— Я слушаю вас, господин генерал-майор, — насторожился Хоуелл.
— Я вспоминаю ваши выступления на предыдущих заседаниях комендатуры, господин капитан, где вы горячо заверяли нашего командующего и меня в искренних ваших союзнических чувствах ко всем начинаниям советского командования. Я не намерен входить в психологические мотивы вашего противодействия строительству на Шведен-канале, но мне кажется странной неприязнь к нашей работе, направленной на то, чтобы город как можно скорее освободился от развалин. Разве не лучше будет, когда их вовсе не станет?
Хоуелл заговорил, не глядя на генерала:
— Позвольте, господин генерал, ответить мне по-солдатски прямо. Я не дипломат, поэтому не собираюсь облекать свои мысли в форму, приятную для оппонента. Ваше строительство противоречит интересам Соединенных Штатов! Почему? Да потому, господин генерал, что вы начинаете не вместе с нами, не посоветовавшись с нами, а самостоятельно, на свой риск и страх. Это не по-союзнически! Один-единственный мост в огромном полуразрушенном городе — я не буду подбирать более удобных слов — это жалкое кустарничество. Тогда как, выработав совместный план помощи Европе, мы могли бы предпринять более эффективные меры и по приведению города в благоустроенный вид. Я повторю свою мысль: начав раньше союзников, вы тем самым стремитесь снискать популярность у недальновидных обывателей, не более.