У Штадтпарка машину задержало неожиданное происшествие. Посредине проспекта с поднятой вверх рукой стоял американский солдат. Задержав движение, он неторопливо отправился к тротуару, где его поджидал другой солдат. А третий лежал, обхватив руками чугунную тумбу. Подхватив под руки пьяного, американцы протащили его волоком по мостовой до противоположной панели. После этого движение на Ринге было восстановлено.
— Ну и гуляют! — неодобрительно проговорил Василий. — Неизвестно только, по какой причине. Наверно, по той, что вина в городе много. И нужно же так надраться!
Литейная мастерская помещалась на окраине Флоридсдорфа — венского пригорода. За высоким и ветхим ее забором весело звучала губная гармоника. Калитка была наглухо забита гвоздями, но скрипучие ворота раскрылись при первом толчке. Александр Игнатьевич и Василий вошли во двор, небольшой, густо поросший бурьяном по углам; посредине двора громоздилась куча железного лома, к ней был прислонен черный чугунный крест. На молодой травке у пролома в заборе сидел вихрастый малыш в потрепанной курточке. Он наигрывал на гармонике танго-болеро. Две девочки — одна светловолосая с коротенькими косичками, другая в пестрой косынке — кружились в танце.
Скрип ржавых петель прервал эту идиллию. Увидев чужих, мальчишка быстро спрятал гармошку в карман и вскочил на ноги. Смущенные девочки глянули на пролом в заборе, намереваясь, видно, задать стрекача.
Александр Игнатьевич улыбнулся:
— Можете продолжать веселиться, ребята. Мы вам не помешаем.
Ответив улыбкой, мальчик опустился на траву. Его примеру последовали и девочки. Все трое сосредоточили внимание на пришедших в этот всеми забытый двор старой литейной.
Мастерская помещалась в большом деревянном сарае со стеклянным фонарем на крыше. Александр Игнатьевич и Василий вошли в сарай.
Солнечные лучи тускло пробивались сквозь закопченные стекла фонаря. В глубине сарая чернела вагранка. Осмотрев ее, Александр Игнатьевич убедился, что она может еще послужить. Два ручных литейных ковша и несколько мелких опок лежали в углу. Земляной пол был неровный, бугристый. На высоких бугорках к тусклому солнечному свету тянулась молодая зелень.
Мастерской, видно, давным-давно никто не интересовался. Всюду валялись осколки разбитых опок и заплесневелые куски шамотного кирпича.
— Можно, Александр Игнатьевич, в этот сарай живую душу вдохнуть и заставить вагранку чугун варить?
— Можно, Вася. Переоборудовать только надо. Добыть опоки нужных размеров, ковши, но не это главное. Душа — это прежде всего люди.