В гостиницу я пришёл к ужину. В то время процесс приёма пищи был не тем поглощением белков и углеводов во время просмотра телепередач, а действом, создающим семейные традиции и сплачивающим семью.
Пока я умывался, Мария с хозяйкой уже накрывали стол и запахи, доносившиеся со стола, подгоняли меня с завершением одевания к столу. Даже в крестьянских семьях не было принято садиться к столу за ужин в исподнем, тем более в интеллигентных семьях. Ужин был рыбным. На закуску к водочке двойной очистки была слабосолёная сёмга. Нежная, с янтарной капелькой, она просто таяла во рту. А солёные грузди с репчатым луком и в подсолнечном масле были просто восхитительны.
– Что ж вы так на закуски-то налегаете, Дон Николаевич, – северным говорком посетовала хозяйка, – ушица вот в супнике, да и горячее в печке томится. А я вам на завтрак блинков напеку с молочком топлёным и грибками-рыжиками в сметане.
Упоминание о блинчиках и рыжиках просто подхлестнули аппетит. Тройная уха была великолепна, прозрачная, наваристая, она застывает как студень в погребе, и нет ничего лучшего для вечернего перекуса этой заливной ухой с чёрным хлебом.
На горячее была треска, запечённая «по-купечески» с грибами и сметаной.
На десерт крепкий, по-северному заваренный чай. В розеточках варенье из малины и морошки.
Я сел в уголке с папиросой и чашечкой чая, думая о том, что богата наша Россия и могла быть ещё богаче, если не делать всех одинаково бедными, а окраины империи, не тронутые революцией, были островками покоя и благополучия, куда стремились люди, спасающиеся от большевистского потопа. Долго ли просуществуют эти заповедники России? Вряд ли долго.
После ужина я позанимался с Марией английским языком и где-то часов в десять мы уже легли спать. В одну постель со строгими правилами не касаться друг друга. Оно и понятно это требование. Мы живые люди, и я, и она, и оба неравнодушно дышим друг к другу, но разве сможет человек беспристрастно наблюдать за потенциальным врагом, будучи влюблённым в него? Конечно, нет. И Мария это понимала. Понимал и я.
С другой стороны, я могу спокойно освободиться от государева ока. «Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, и от тебя, Мария, тоже уйду». А хочу ли я уйти от неё? В том-то и дело, что не хочу. Как я могу подвести её? Что скажет моя совесть, честь? Расчёт господина Дзержинского верен, куда ж ты денешься от такой охраны?
В Мурманске того времени практически не было светской жизни. Вернее, она была, но на каком-то полукриминальном уровне, точно так же как у нас сейчас везде на всех уровнях от самого низшего до самого высшего.