Рассуждая об этом, я не заметил, как очутился у дома Борисова. Полковник сидел над исторической повестью времён Ивана Грозного. Похоже, что его волновали те же мысли, что и меня.
Уехать от смерти, от мести тирана – предательство родины. Погибнуть на родине ни за что по воле тирана – безвестность или то же обвинение в предательстве. Стать подручным тирана – заслужить позор и принять на себя всю вину тирана, которого люди будут зацеловывать за грозность и справедливость, и плевать на могилы его подручных.
Как ни крути, а дворянству и интеллигенции, как сейчас говорят – среднему классу – податься некому. Куда ни ткнись – всё плохо. И ещё хуже, что в этом среднем классе разброд и шатания. Обстановка как в банке с пауками, все считают, что виноват кто-то другой, а вот он такой ласковый и пушистый пострадал ни за что. Знали бы вы, сударь, что у Молоха виноваты все, сидели бы тихо, прижав язычок.
– Дон Николаевич, – раздался голос полковника Борисова, – вы будете заходить или все так же будете стоять у калитки и мотать головой?
Я оторвался от своих мыслей, улыбнулся и вошёл в дом.
– Случилось что-то, – участливо спросил Борисов, – и почему вы без верного телохранителя?
– О нём и хочу поговорить, Александр Васильевич, – задумчиво сказал я, – какие-то сомнения терзают меня, а правильно ли я сделал, выведя её на вас? Может, нам нужно было делать вид, что мы с вами не знакомы?
– Кто его знает, что правильно, а что неправильно, – философски сказал мой бывший шеф, – время покажет. А она, как-никак, все же та ниточка, которая связывает нас с нашей родиной. Вы тоже ниточка, но у неё возможностей больше. И я её хорошо понимаю. Она терзается, разрывается между своим долгом и вами. И всё идёт к тому, что вы разорвёте эту нить, и мы окажемся без связи с Россией. Мы не можем бросить её, она наша родина и мы должны служить родине, переходя на службу к новым правителям. Другого выхода нет. Причём это понимают все, и они пошли бы на службу к победившему народу, но никто не уверен в своём будущем. И я не уверен. Но я не агрессивен к своим соотечественникам, а те, кто запятнал себя кровью, жаждут дальнейшего кровопролития.
– Но война ещё не закончена, Александр Васильевич, – пытался я сохранить какую-то искорку веру в победу Белого движения.
– Полноте, батенька, – усмехнулся Борисов, – война проиграна давно, в октябре 1917 года, когда не нашлось сил для восстановления власти и порядка, и когда никто не хотел сорганизоваться на противодействие установлению советской власти в стране. И запад давно кинул нас, исключив Россию из числа тех, кто будет в списке победителей над Германией и её союзниками.