Виллемс вздрогнул, потом улыбнулся в темноте.
— Этого бояться нечего, — прошептал он загадочно. — Я полагаюсь на вас вполне, капитан Лингард, — добавил он громче.
Лингард стал спускаться первый, подняв фонарь и говоря через плечо:
— Это второй раз, Виллемс, что я беру тебя в свои руки. Помни, что это и последний раз. Второй раз; вся разница только и том, что тогда ты был бос, а теперь в сапогах. Это за четырнадцать лет. При всей твоей толковости! Успех не из больших! Очень незначительный успех!
Он остановился на нижней площадке лестницы. Свет от фонаря падал на поднятое лицо загребного, державшего шлюпку наготове для капитана.
— Ты понимаешь, — продолжал он свои рассуждения, вертя в руке фонарь, — ты так запутался среди этих конторских крыс, что не мог уже выпутаться. Вот к чему ведут такие разговоры и такая жизнь. Человек видит столько лжи, что начинает лгать самому себе. Да, — сказал он брезгливо, — есть одно только место для честного человека. Море, голубчик, море! Но ты не хотел; ты считал, что оно дает слишком мало денег. Ну и что же получилось?
Он задул фонарь и, вскочив в шлюпку, с дружеской заботливостью протянул руку Виллемсу. Виллемс сел молча рядом с ним, шлюпка отвалила и по широкой дуге понеслась к бригу.
— Все ваше сочувствие, капитан Лингард, на стороне моей жены, — угрюмо сказал Виллемс, — Или, по-вашему, я так уж счастлив?
— Нет, нет! — сердечно перебил его Лингард, — Я больше не скажу ни слова. Я должен был высказаться. Ведь я знал тебя, можно сказать, ребенком. Теперь я забуду. Но ты еще молод. Жизнь длинна, — продолжал он с бессознательной горечью. — Пусть это тебе послужит хорошим уроком.
Он дружелюбно положил руку на плечо Виллемса, и оба молчали, пока шлюпка не пристала к трапу.
Поднявшись на палубу, Лингард отдал распоряжения помощнику и повел Виллемса на ют, где уселся на одну из медных шестифунтовых пушек, которыми судно было вооружено. Шлюпка снова отчалила за посланным матросом. Как только она показалась обратно, темные фигуры появились на рангоуте брига, паруса упали фестонами, шумя тяжелыми складками, и неподвижно повисли на реях в мертвом молчании ясной и влажной ночи. С бака донеслось звяканье брашпиля, и вскоре голос старшего помощника уведомил Лингарда, что канат подтянут.
— Стоп шпиль! — прокричал Лингард в ответ. — Мы подождем берегового ветра, чтобы сняться с якоря.
Он подошел к Виллемсу, сидевшему на светлом люке, сгорбившись, с опущенной головой, вяло свесив руки между колен.
— Я собираюсь свезти тебя в Самбир, — сказал он. — Ты никогда не слышал об этом месте? Это вверх по моей реке, знаешь, той, о которой так много говорят и так мало знают. Я нашел проход для судна размеров «Искры». Он не легкий. Ты увидишь. Я покажу тебе. Ты довольно времени провел на море, чтобы это интересовало тебя… Жалко, что ты не держался моря. Ну, так вот, я иду туда. У меня там свой торговый пункт. В компании с Олмэйром. Ты его знаешь, он служил у Гедига. О, он живет там, как король. Я всех их держу в руках. Раджа мой старый друг. Мое слово закон, и я там единственный коммерсант. Ни один европеец, кроме Олмэйра, не был там. Ты спокойно проживешь там, пока я не вернусь после рейса на запад. Тогда увидим, что можно сделать для тебя. Не бойся. Я уверен, что ты не выдашь мой секрет. Молчи насчет моей реки, когда снова будешь среди торговцев. Многие дорого дали бы, чтобы разузнать про нее. Знаешь, что я тебе скажу: оттуда-то я и достаю весь свой индийский тростник, гуттаперчу. Просто неисчерпаемое количество, дорогой мой.