Бабалачи остался один со своими грандиозными планами. Тонкий самбирский дипломат погрузился в думы о будущем. Когда он решился, наконец, оставить берег, ему пришлось проползти вдоль щелей, избегая середины двора, где мерцали слабые огни, как будто в черной мгле отражались звезды яркого неба.
Проскользнув мимо калитки в ограде Омара, он терпеливо крался вдоль легкого бамбукового палисадника, пока не остановился у тяжелого частокола, ограждающего личный участок Лакамбы. Отсюда он мог видеть через забор хижину Омара и костер перед ней. У огня сидели две тени: мужчина и женщина. Он тихо ушел поискать — если не сна, то, по крайней мере, покоя.
Как только Абдулла и его товарищи покинули ограду, Аисса подошла к Виллемсу и встала рядом с ним. Он не обратил внимания на ее выжидательную позу, пока она не коснулась его легким движением, и тогда он яростно накинулся на нее, сорвал с нее покрывало и растоптал его, как будто это был его смертельный враг. Она смотрела на него, слегка улыбаясь, следя с любопытством за дальнейшим развитием этой замысловатой игры. Его гнев прошел, но он продолжал смотреть строго и непреклонно. Суровые линии вокруг рта исчезли, как только ее пальцы коснулись его шеи. Как неподвижный кусок железа, вздрогнув, притягивается сильным магнитом, так он, затрепетав, подался вперед, обхватил ее своими руками и страстно прижал к груди. Он выпустил ее так же внезапно; она зашаталась, отступила назад и сказала с ласковым упреком:
— Безумец, если бы ты задушил меня своими сильными руками, что бы ты делал тогда…
— А тебе хочется жить… чтобы снова убежать от меня? — сказал он кротко.
Она подходила к нему маленькими шажками, слегка раскачиваясь всем телом. Он смотрел на нее, очарованный и взволнованный.
— Что мне сказать человеку, который отсутствовал три дня? Три, — повторила она, игриво вытянув три пальца перед Виллемсом.
Он хотел схватить ее за руку, но она была настороже и спрятала руку за спиной.
— Нет, — сказала, она, — Меня нельзя поймать. Но я хочу прийти. Я приду сама, потому что я хочу. Не шевелись. Не трогай меня своими могучими руками, о дитя!
Говоря, она придвинулась к нему. Виллемс не шевелился. Прижимаясь к нему и держась на цыпочках, она заглядывала ему в глаза, и ее собственные глаза, казалось, стали больше. Своим сверкающим, нежным, заманивающим и многообещающим взглядом она, казалось, извлекала его душу через его неподвижные зрачки, и с его лица исчезло осмысленное выражение. Он едва дышал, упиваясь ее близостью.
— Ближе, ближе! — шептал он.
Она подняла медленно руки, обхватила его за шею и откинулась назад. Ее голова запрокинулась, веки закрылись и густые волосы повисли вниз, черной волной. Он стоял твердо и непоколебимо, как одно из больших деревьев в окрестных лесах, и его глаза смотрели на нежный изгиб ее подбородка, на подъем шеи, на пышную грудь с жадным, сосредоточенным выражением, как измученный голодом человек смотрит на пищу. Она дотянулась и нежно коснулась головой его щеки. Он вздохнул. Бросив взгляд на тихие звезды, она сказала: