Остатки Медузиных угроз я дослушивал, отпирая двери собственного кабинета, который находился в другом крыле знания.
Войдя, я сел за стол и углубился в изучение дела. Дело было весьма хилое, маловразумительное и паршивое — как и все дела, которые вела Медуза. Однако кое-что я для себя все же нарыл.
Во-первых, меня заинтересовало место происшествия — иначе говоря, то самое место, где был взят с поличным растлитель. Это был старый вагончик, загнанный на веки вечные на запасные пути нашей городской железнодорожной станции. В протоколе осмотра подробно был описан и сам вагончик, и поросшая кустарником местность вокруг тупичка, где он стоял, и внутреннее убранство вагончика, являвшее собой застеленный сеном пол вперемешку с цветами и кленовыми ветками, и даже надпись «Прокопьевск-Зурбаган», написанная мелом снаружи… Прокопьевск — это было понятно, это был наш город, а вот что могло значить слово «Зурбаган»?
«Зурбаган, — мимоходом подумал я. — Зурбаган… Нет, не помню… а ведь когда-то, кажется, что-то такое мелькало… Зурбаган. Зур-ба-ган. Н-да…»
Далее. Самого растлителя звали Евдокименко Андрей Владимирович, и был ему действительно сорок один год от роду. А работал он, между прочим, репортером нашей городской газеты под названием «Сплошная сенсация» — газете, надо сказать, препоганейшей, подлейшей, отображающей окружающую действительность до того предвзято и лживо, что даже селедку заворачивать в такую газету — и то было неловко.
Так, стало быть, растлитель — репортер этой газеты? Ну-ну…
Еще. Главными свидетелями в деле значились хорошо известные мне личности. Во-первых, это был мелкий пакостник гражданин Нечитайло Василий Петрович, гулявший на свободе исключительно потому, что у нас, у милиции, никак не доходили до него руки, во-вторых, его сожительница Валька Астролябия, в-третьих, некто господин Михаил Ефимович Косоротов — старый пьянчуга, трепач, сволочь, попутно наш милицейский осведомитель, известный, впрочем, всей округе не по имени-отчеству, а, большей частью, по дурацкому прозвищу Мыка, и в-четвертых — какой-то тип, именовавшийся едва ли не по-шляхетски — Владислав Пневский. Этого последнего я не знал, но, подумалось мне, коль он водит компанию с такими субъектами, то, стало быть, и сам таков же.
И вот они-то — свидетели?
В деле имелось и то, каким образом моя родимая милиция напала на след растлителя.
Причиной всему был, оказывается, Мыка. В протоколе его допроса значилось, что однажды он в задумчивости шествовал по запасным железнодорожным путям (интересно только, какой дьявол его туда занес), и ненароком заглянул в одиноко стоящий старый вагончик, где и увидел все собственными глазами. Увидел — и как честный человек (в протоколе допроса так и значилось — «как честный человек»), да, так значит, как честный человек, сообщил обо всем увиденном в милицию.