Обычно я жуть как боюсь летать, поэтому, когда пристегнула ремень в своем просторном, мягком и удобном кресле, мне это ну ни капли не помогло. Сиденья были больше обычного, а сам самолет меньше. Я упоминала, что у меня еще и клаустрофобия? С такой комбинацией, летать — одно удовольствие. Но, как только рядом сел Мика, и взял меня за руку, я тут же позабыла о своих страхах и начала беспокоиться за него. За темными очками его лицо ничего не выражало, но по напряжению его руки я знала с чем ему сейчас приходилось бороться. Со всей этой суетой и сборами, я увидела его впервые с тех пор, как сообщила дурные вести.
— Ты в порядке? — Ляпнув это, я тут же поняла всю абсурдность вопроса, но что еще я могла сказать.
Он улыбнулся, но это была грустная, самоуничижительная улыбка, с примесью злости. Так он улыбался, когда только пришел ко мне. Это была улыбка, но настолько переполнена посторонними эмоциями, что счастьем в ней и не пахло. Меня расстроило, что она снова появилась на его лице.
Я наклонилась и обняла его, притянув к себе и позволив обнять в ответ. Ремень безопасности слегка ограничивал мои движения, поэтому ему пришлось пододвинуться ко мне, но он, казалось, не возражал. Мой подбородок скрылся за его плечом, потому что мы были с ним одного роста. Он был единственным мужчиной, с которым я когда либо встречалась, с меня ростом в сто шестьдесят сантиметров. Мы могли носить футболки друг друга и, даже, кое-какие джинсы. Он был самым низкорослым и самым изящно сложенным мужчиной в моей жизни, но сила, с которой он меня обнял, изящной совсем не была. Я знала, что под дизайнерским костюмом это тело состояло сплошь из одних мышц… Он каждую неделю занимался бегом, большей частью по улице, в любую погоду. Он называл это время для размышлений.
Уткнувшись лицом в мои волосы, Мика проговорил:
— Не знаю, как это сделать.
— Встретиться со своими родными? — спросила я.
— Да.
Продолжая обнимать его, я подняла руку, чтобы погладить густые кудри его хвостика.
— Мне так жаль, что ты возвращаешься домой при таких обстоятельствах.
Он сжал меня так крепко, что я чуть было не сказала ему — слишком туго. Он разжал руки прежде, чем я успела хоть как-то сильнее напрячься. Мика был верлеопардом, что означало — он мог раскрошить самый прочный металл в своей руке, но всегда осознавал свою силу.
— Прости, — извинился он, выпуская меня из своих объятий, и садясь обратно в кресло, откинувшись головой на спинку.
Я снова взяла его за руку и так и осталась, повернутой в его сторону.
— Все нормально, ты просто расстроен.