Джулиан употребила множественное число, а взгляд, который она перевела на сына, едва не лишил его мужества. Он сказал:
— Не исключено, что они совсем близко. Я не хочу вас оставлять. Я должен быть с вами, когда придет Ксан.
— Дорогой, мы и будем вместе. Но может, она попала в беду, в ловушку, может, она ранена и ждет помощи. Тео, ты должен пойти.
Больше он не протестовал. Встав, он сказал:
— Я постараюсь вернуться как можно быстрее.
Несколько секунд он стоял у сарая и слушал. Закрыл глаза, чтобы не видеть осенних красок леса, ярких вспышек солнечного света на коре и траве, и весь обратился в слух. Но ничего не услышал, даже птичьего шума. Потом, прыгнув вперед, подобно спринтеру, тяжело побежал мимо озера, вверх по узкому зеленому туннелю к перекрестку, перепрыгивая через колеи и ямы, чувствуя, как дрожат и осыпаются их твердые края под его ногами, пригибаясь и петляя под низкими ветвями. Его обуревали страх и надежда. Оставлять Джулиан было безумием. Если люди из ГПБ близко и захватили Мириам, он ей уже ничем не поможет. А если они так близко, то найти Джулиан и ребенка — для них лишь вопрос времени. Надо было оставаться вместе и ждать. Ждать наступления полудня, когда уже не осталось бы надежды снова увидеть Мириам. Когда осталось бы только дожидаться глухих ударов марширующих по траве ног.
Но его не покидала хрупкая надежда. Всякое могло случиться, Джулиан права. С Мириам мог произойти несчастный случай — вдруг она упала и лежит, думая, сколько ей еще ждать, пока он придет? Он рисовал себе картины возможного несчастья: захлопнувшаяся дверь в кладовую, сломанный колодец, прогнившая половица… Тео пытался поверить, убедить себя, что час — это очень короткий срок, что Мириам сейчас занята сбором вещей, которые могут им понадобиться: надо отобрать то, что она сможет унести, отложить то, за чем вернуться позже. Пытаясь раздобыть все необходимое, она забыла, какими долгими могут показаться эти шестьдесят минут тем, кто ее ждет.
Тео достиг перекрестка и сквозь узкий просвет в живой изгороди увидел раскинувшееся на склоне поле и крышу дома. Он постоял минуту, восстанавливая дыхание, согнувшись, чтобы облегчить острую боль в боку, затем нырнул в заросли высокой крапивы и терновника и выбрался на открытое пространство. Мириам нигде не было видно. Теперь он шел медленнее, осознавая свою уязвимость и все усиливающуюся тревогу. Пройдя через поле, приблизился к дому. Это был старый дом с неровной крышей из покрытой мхом черепицы и высокими, в елизаветинском стиле, трубами. Вероятно, некогда дом принадлежал фермеру — от поля он был отделен низкой каменной стеной. Дикие заросли, которые прежде были садом, разрезал пополам бьющий из трубы выше по склону ручеек, через который к черному ходу был перекинут простой деревянный мостик. Окна были маленькие, без занавесок. Ничто не нарушало царившую здесь тишину. Дом этот был словно мираж, долгожданный символ безопасности, надежности и покоя — стоит до него дотронуться, и он исчезнет. В тишине ручеек журчал оглушительно громко, словно полноводный поток.