Суворовцы (Урджумелашвили) - страница 12

Что я мог сказать? Я стоял, опустив голову. У меня так тряслись колени, что я едва держался на ногах.

— Суворовец Паичадзе, правду говорит Смирнов или нет? — тихо спросил меня лейтенант.

Чего только не было в его голосе: и жалость, и сочувствие, и желание подбодрить меня. Так говорят только с попавшими в беду друзьями. Почему-то у меня появилась надежда на счастливый исход, хотя в словах лейтенанта не было ничего такого, что бы меня могло обнадёжить.

Подняв голову чуть выше и не отрывая глаз от земли, я глухо проговорил:

— Товарищ лейтенант, Смирнов говорит правду, генерала обманул я!

Я снова опустил голову и чувствовал, что все смотрят на меня. Мне казалось, что лейтенант очень сердит, вот-вот начнёт кричать и скажет, что я лгун, что я не достоин быть суворовцем и что из меня никогда не выйдет офицера.

Однако он этого не сделал. Помолчав, лейтенант спокойно скомандовал:

— Разойдись!

— Для чего ты наябедничал? Что ты от этого выиграл? — спросил Смирнова суворовец Петров, после того как лейтенант ушёл.

Василий всё время вертелся около меня, как бы желая мне что-то сказать.

— Ну как же! Разве не видишь, что он ходит козлом, как будто ищет, с кем бы вступить в бой, — проговорил я с принуждённой улыбкой, не глядя на Смирнова.

Петров расхохотался, но, видя, что никто, кроме него, не смеётся, сразу осекся.

— Почему ты обиделся, Тенгиз?

Я поступил правильно. Каждый суворовец обязан поступить точно так же, — сказал Смирнов.

— Берегись, слышишь ты! Уйди от меня, иначе я тебе всю рожу расквашу! — крикнул я со злостью.

— Не угрожай, пожалуйста, не испугаешь.

— Так я тебя сейчас же проучу! — бросился было я на Смирнова и даже поднял руку, чтоб ударить его по носу, но товарищи разняли нас, а один из них, обхватив меня руками, крикнул:

— Ну-ну, это вы бросьте, ребята, а то плохо кончится дело!

Злость у меня прошла.

«Может быть, Смирнов и прав», — подумал я и отошёл в сторону, ни на кого не глядя.

Меня расписали в новом номере стенгазеты. Поместили также карикатуру: я стою, вытаращив глаза, волосы торчат, как у свиньи щетина, смотрю на вытянутые вперёд руки и спрашиваю себя:

«Как бы это узнать, какая сторона левая, а какая — правая?»

Меня бросило в жар, глаза налились кровью, лицо и уши горели. Опустив голову, я медленно шёл по двору училища. Да и как я мог её поднять, когда она вся была забита тяжёлыми мыслями! Казалось, каждый шаг приносил мне всё новые и новые огорчения.

«Кто его знает, сколько времени ещё будет висеть этот номер стенгазеты! — думал я про себя. — Правда, стенгазета должна выходить каждую неделю, но иногда один и тот же номер висит целый месяц. Мало того, что поместили в стенгазете, — на сборах и торжественных заседаниях, наверно, без конца будут говорить обо мне. В самом деле, что я наделал! Вдруг генерал вызовет к себе и спросит: почему, мол, обманул? Что я ему отвечу? Как мне тогда оправдаться перед ним? Наверно, он прикажет снять с меня погоны. Да это еще полбеды — как бы меня из училища не выкинули».