— Я ничего «такого» не сделала, а что сделала — мои проблемы, разберусь. — И тренер опешила. Раньше я никогда не позволяла себе такого тона в разговоре с ней.
— Выезд в семь тридцать. Не опаздывай, — не менее ледяным тоном сообщила она, явно наказывая. И мои губы дрогнули.
Я вылетела из здания на не по-летнему холодную улицу и заплакала. Потому что я обидела человека, который всегда желал мне добра. Но я не могла не злиться, это ее стараниями я… И вдруг тренер вышла на улицу и по-матерински обняла.
— Простите, пожалуйста. Мне так жаль.
— И ты прости, — прошептала она. — Ты можешь мне рассказать.
— Нет, не сейчас. Может, позже, — покачала я головой, а потом направилась к метро.
Краска с волос начала, хвала господу, смываться, однако волосы стали отвратительного светло-светло ржавого цвета! О да, я нашла оттенок еще хуже моего золотисто-рыжего — пепельно-рыжий. А еще после болезни я перестала наряжаться и краситься, словно это могло меня отдалить от образа Эли Граданской. И выглядела, признаться, просто жутко. С синяками под глазами, страшным цветом волос и ярко-красным шрамом на руке. На лбу не хватает надписи «неблагополучный ребенок». Думаю, мама и папа больше никогда и никуда не уедут, напротив, устроят мне домашний арест длиною в жизнь. А я этого хочу? Нет, не хочу! А это значит, надо перестать хандрить и взять себя в руки, пока у них остались еще нервые клетки. В тот день я решила, что пусть я травмированная, но все еще красивая лгунья. И я дала себе обещание, что тот день будет последним. Никто никогда больше не увидит меня такой! А для этого надо было выговориться. У меня на выбор было две жилетки.
— Дима! — на всех парах влетела я в кабинет доктора Дьяченко. И он успокаивающе улыбнулся. Ждал. Настоящий доктор и, забегая вперед, настоящий друг. Мой лучший друг. Мы поехали к нему домой. Это как насмешка. Один человек из этого дома и подъезда пропал из моей жизни, а другой появился. И когда он оставил на подземной стоянке машину, неподалеку я увидела черную мицубиши. Меня точно ножом полоснули.
Прежде чем мы начали разговор по душам, товарищ доктор притащил два стакана, достал спирт и с пугающим профессионализмом начал тот самый спирт разводить. Не удивительно, что я выложила ему все, что случилось, как на духу. И даже с лирическими отступлениями в виде собственных домыслов и рассуждений. Какой ужас. Он молчал до последнего, но под конец все-таки начал пьяно материться.
— Знаешь, я не хочу быть такой как она, даже внешне, — сказала я.
— Не будь. Если тебе это поможет, делай все не как она! Не одевайся как она, не делай то, что она, не связывайся с парнем, с которым спит она. Пей, например, спирт! И у меня даже есть тост! За то, чтобы больше никто об этом не узнал. Мы сохраним это в тайне! Только ты и я, — заговорщически подмигнул он.