Через два дня во время работы подзывает меня к себе Чечин:
— Что ты наделал? Не мог у себя дома посидеть и выпить? Такую политическую демонстрацию учинил! Вчера в райкоме о тебе разговор был.
— Да уж какая разница, Иван Николаевич, я пил до панихиды, а вы пили после.
И действительно, после похорон такую пьянку начальство в ресторане учинило, что до полуночи многих бездыханными выносили и развозили по домам. Только дай повод, а выпить всегда найдется.
Дело о вредительстве на Арык-Балыкской ИПС развертывалось полным ходом: вызывались и допрашивались все работники, составлялись протоколы и отправлялись в Кокчетав. Я знал обо всем этом и пытался сопротивляться: делал выписки из специальных учебников по птицеводству, составлял объяснения, и главное, звонил в Кокчетав и просил выслать письменную инструкцию. Говорили со мной спокойно, наверно, слух о «вредительстве» еще не докатился до них.
Напряжение росло. Однако смерь Сталина что-то изменила во всей атмосфере страны. Шли слухи, что в министерствах идут перестановки, Министерство ГБ стало снова только Комитетом. Моя мама, видимо, тоже почувствовала, что погода изменилась, и направилась опять в Москву. Там она добилась приема у Генерального Прокурора и получила заверение, что дело будет пересмотрено. Потом она побывала у всемогущего сына Сталина, генерала авиации Василия Сталина. Этот вельможа имел большое влияние на Кремль, хотя адвокат твердил маме, что он уже вне игры. В Кремле уже шла борьба за власть между Маленковым, Берия, Молотовым и Хрущевым.
Все это пока никак не отражалось на ситуации в нашей глуши. Власти на местах жили по-прежнему. С торжествующим лицом сержант комендатуры объявил мне, что разрешения на посещение колхозов мне «временно» выдаваться не будут. Это означало, что работать как зоотехник я больше не могу.
— Запутался ты! — пояснил мне комендант.
Однако, видимо, есть Бог на небесах. В один из майских дней засияло солнце над уставшей от морозов степью, расплавились остатки снега в долинах. Рано утром я был уже на станции и готовил помещения к приемке новой партии цыплят, как вдруг появился сияющий Чечин и протянул мне конверт. На нем стоял обратный адрес: Управление сельского хозяйства области. Еще не распечатывая, я понял, что в нем мое спасение — инструкция. Она гласила: «В целях позитивной селекции птицы яйцо с зародышами, не проклюнувшимися к 22-му дню, следует уничтожать и считать отходом производства».
Теперь посмеемся мы! Я сразу же помчался к секретарю райкома, снял копии и передал ему. Вероятно, эта бумага стразу же попала и в прокуратуру, так как запрет на мой выезд из поселка был снят.