— Ген, а откуда в тебе это цыганское? — спрашивает Света. — Вот когда сегодня ты пел, ты пел как настоящий цыган! И если бы я не знала вашу семью, я бы сказала, что ты цыган.
— Это было в войну, — отвечаю я. — Представь себе барак. Зажигается свет, громкие и резкие голоса, топот ног будят меня. Мать, уже одетая, говорит мне на ходу: «Я тебе оставляю две картофелины и кусочек хлеба. Пей чай. Я ухожу на работу». Свет гаснет, и я снова засыпаю. Сквозь сон я слышу какой-то звон и пыхтенье. Я открываю глаза. Из-под кровати появляется алюминиевый таз. «Это наш таз, — возмущаюсь я. — Не трогай!» Из-за простыни, отделяющей наше жилище от остальных, высовывается голова Гали — девочки лет тринадцати-четырнадцати: «Что ты жмотничаешь? Не съем я ваш таз. Мне после ночной смены помыться надо». Я отворачиваюсь от девочки: «Мамка ругается. Пользуетесь тазом, а не моете». — «Я всегда чистый ставлю на место».
На пол падают замасленные до блеска телогрейка, ватные штаны, солдатский ремень и гимнастерка. На табуретку кладутся майка и трусики. Девочка моется. Я подхожу к ней, ладонью зачерпываю из ведра подогретую воду и протираю себе лицо.
«Грязнуля, когда последний раз мылся-то? — спрашивает Галя. — Хочешь, помою?» — «Нет. Я с мамой недавно в баню ходил», — бурчу я.
Хлопает дверь, с клубами пара в барак вваливается одноногий комендант и сразу начинает кричать: «Барак сгноить хочешь?! Баню устроила! Я тебе покажу. А ну все убирай. И чтобы полы досуха вытерла! Безобразница!» Снова хлопает дверь, и комендант скрывается за клубами пара.
Я ухожу вслед за ним, оставив картошку и хлеб маме. Я найду, где поесть. На улице еще темно и освещенные окна госпиталя видны прямо из барака. Мне надо успеть туда к завтраку, и я бегу очень быстро. Мороз пощипывает нос и щеки. Снег скрипит под ногами. Одному на улице страшновато. Через главный вход меня не пропустят, и я по сугробам пробираюсь вдоль забора к лазу. С трудом разгребаю руками снег, отодвигаю немного доску и протискиваюсь в щель. Через черный ход, где угольная яма, прохожу в лечебный корпус…
Мой рассказ прерывают налетевшие на нас ряженые — девушки, одетые парнями. Они со смехом затаскивают нас в какой-то двор. А там вокруг елки веселится не только Дед Мороз, но и разные чудища с козлиными, лошадиными, бычьими и ослиными головами. Они «пугают» нас своими дикими шуточками и выходками. Над нами «измываются» ведьмы и черти, одетые в какое-то отрепье. Баба Яга[9] на метле «летает» надо мной и Светой. Добрыми нам кажутся только поющие дети. У меня в кармане несколько шоколадных конфет, взятых с праздничного стола. Я отдаю их ребятишкам, и Дед Мороз дает команду чудищам нас отпустить.