После завершающего представления домой я прихожу далеко за полночь. Мы, заводские самодеятельные актеры, сроднились за время репетиций и представлений «Небесных экскурсий» и долго не расходимся. Мы бродим по парку, по набережной Москвы-реки, танцуем, смеемся и плачем, обнимаемся, жмем друг другу руки. В общем, ведем себя так, будто никогда больше не увидимся.
Дома, усталый, но довольный, я пью чай и тут же заваливаюсь спать. Однако еще долго не могу уснуть, слишком много впечатлений дал мне день. И тут я вспоминаю о Свете. «Жалко, что она не была на представлении», — думаю я. И вдруг вижу ее подле себя. Правда, облик ее очень меня удивляет, поражает и одежда. На ней не платье, а какое-то покрывало или плащ из воздушной ткани, а на руках ребенок.
— Света, это ты?! — восклицаю я. — Так поздно, в такой одежде и с ребенком!
— Да, это я, любимый. Но если мы тебе мешаем, мы с сыночком уйдем, — отвечает она.
— С каким сыночком? — переспрашиваю я.
— С твоим и моим.
И эти ее слова пронзают мое сердце.
— Любимый, нам с сыночком немного времени осталось, чтоб побыть рядом с тобой, поговорить. Мы скоро должны совсем покинуть тебя.
— Почему, я не понимаю?
— Не спрашивай меня об этом. Я так рада, что нахожусь с тобой.
И вдруг я вижу бога Велеса с седой бородой до пояса. Он плывет в лодке по белой, как молоко, реке. Света говорит мне:
— Прощай, любимый! — и идет к лодке.
Велес помогает ей сесть в нее. Света поудобнее устраивается на сиденье и заботливо укладывает себе на колени ребенка.
— Ради всего святого, — кричу я ей, — останься!
— Не шуми, Волк! — сердится Велес. — Здесь нельзя шуметь. Им будет хорошо.
— Света, я люблю тебя и сына! Сделай милость, останься со мной! — плачу я и хватаю ее за руку, но сжимаю холодные костяные пальцы…
Я открываю глаза и в предрассветном полумраке вижу, что держусь рукой за перекладину на спинке стула. Боже, что же это такое! Что за странный сон. Больше я уже заснуть не могу. Встаю и вдруг вижу на никелированном шарике спинки кровати утерянный мной медальон, подарок Карины. Я открываю его, и лоб мой покрывается испариной. Мне чудится, будто штрихи изображают не только Карину, но еще Свету и ребенка. Утром мать объясняет, что нашла медальон в пистоне моих брюк, когда собралась их стирать.
В смятении, весь разбитый, я прихожу на работу и кое-как отработав смену, спешу на Солянку. У дома Светы я встречаю милиционера с собакой. Здоровенный дымчато-серый пес сидит у входа в подъезд. Я вхожу в квартиру. Светловолосый мужчина в темно-коричневом костюме, что-то заворачивающий в плотную бумагу, косится на меня, но молчит. Мать Светы кидается мне на грудь и бьется в рыданиях. Александр Александрович обнимает нас обоих и говорит чуть слышно: