– Мне нужно встретиться с полковником Мироновым, – сказал я.
– Сообщите, где будет встреча, и мы передадим это Миронову, – предложил дежурный.
– Это я сообщу Миронову лично, – сказал я.
– Когда вы сможете ещё позвонить, – спросил дежурный.
– Через три дня, – сказал я, не давая им время на праздные раздумья. Если полковник в лагере, то за три дня его могут доставить в Москву. Если полковника нет в живых, то на нет и суда нет. Я никому ничего не обещал. Миронову тоже. Просто мне хотелось быть полезным своей родине и больше никому.
Через три дня мне сказали:
– Соединяем с полковником Мироновым.
В трубке что-то щёлкнуло и усталый голос произнёс:
– Миронов слушает.
– Товарищ Мирон? – переспросил я.
– Да, это я, – произнёс отвыкший от телефона голос.
– Вам привет от Рикардо Гомеса, – сказал я. Пароля у нас не было, но гостиницу, где мы в последний раз встретились, он должен был помнить.
– Это ты? – спросил Миронов несколько оживающим голосом.
– Да, – сказал я, – нам нужно встретиться. Ты должен быть один. Если я замечу даже малейшие признаки наблюдения за тобой, то пусть твои хозяева сосут палец. Меня вы не увидите никогда, я знаю, что они делают с людьми. Мои мать и отец на их совести. Я опасаюсь встречаться и с тобой, потому что твои хозяева сдадут меня в гестапо с потрохами.
Я это говорил специально, потому что знал, что нас слушают с десяток больших начальников, подключённых к одному проводу без микрофонов, иначе бы они выдали своё присутствие сопеньем, матюгами и прочими признаками партийной интеллигентности. Я перекрывал себе пути возвращения на родину, потому что при моём возвращении меня только вот за эти слова отправили бы к моим родителям. Я знал, что не вернусь в Россию никогда, потому что сомневался в том, что Россия может быть без партий власти, господства этих партий и спецслужб, подчиняющихся партии.
– Я постараюсь быть один, – сказа Миронов.
– Не постараюсь, а один, – гнул я своё. – И никакой информации обо мне не докладывать своим начальникам.
– Как так? – тут уже удивился сам Миронов.
– А так, – сказал я, – мне терять нечего, пусть заслужат доверие…
Я представляю, что делалось у трубок прослушивания.
– Хорошо, – сказал Миронов, – где встречаемся?
– Завтра, у центрального входа в зоопарк, в полдень, – чётко сказал я. – Я буду в сером костюме, в шляпе, в тёмных очках. В руках сложенная вдвое газета «Правда», в месте сгиба будет вложена гвоздика. Запомнили? Могу повторить.
– Запомнил, буду, – сказал Миронов.
На эту встречу я и не собирался приходить. Я хорошо присмотрелся к дворникам, мороженщицам и продавщицам газированной воды с сиропом. Вряд ли они запомнили мужчину, который с удовольствием выпил у каждой по стакану газировки с двойным сиропом. Мороженщиц я изучал на следующий день.