Сильно занятый по службе Киселев не заметил, как Ольга свила гнездо в их доме и за неимением других высокопоставленных мужчин назначила его главным объектом вожделений. В сущности, она просто оттачивала коготки. Поль был для нее картонной мишенью, ибо такие всегда мечтают о большем. Если бы у Павла Дмитриевича тогда же хватило мужества отказать свояченице, ничего бы не случилось. Но ему захотелось немного развлечься. Легкий флирт. Ничего дурного. Он был так уверен в себе, в превосходстве возраста и опыта!
Однажды семья сидела за столом на веранде. Пили чай. Ветер трепал листья хмеля, наподобие дикого винограда увивавшие столбики и крышу. Было несколько штабных офицеров, его адъютанты. Болтали, смеялись. Резали торт со взбитыми сливками, перемазались. Ольга отправилась мыть руки, а когда вернулась, села напротив него. Еще через минуту Павел Дмитриевич ощутил, что ее босая ножка, свободная от сброшенной туфельки, касается его коленей. Бесстыдной рыбешкой скользит дальше и наконец найдя преграду, начинает ерзать, крутиться, осторожно постукивать. Мол, впустите непрошеную гостью.
В первый момент он так и застыл с серебряной ложечкой в руке. Глянул на распутницу, прищурился. Ольга ухмылялась, чуть покусывая губку и показывая мелкие белые зубы, между которыми язычок вертелся также неугомонно, как ступня под скатертью. Никто ничего не замечал. Софи даже читала стихи из пушкинского «Фонтана». И Полю вдруг показалось удивительно приятным, что между ним и кем-то еще есть маленькая тайна. Он сдвинул колени и поймал Ольгину ножку в плен. Теперь настало время ей напрячься. Но нет, она вела себя на удивление естественно, даже, не вставая с места, разлила чай.
Такова была его первая глупость, повлекшая за собой лавину новых. С этого дня Ольга находила тысячи способов оказаться одновременно с ним у узкой двери, пожать руку, раскладывая приборы. Уронить вышивание и наклониться так, чтобы вырез платья открыл пленительную картину. В душе Киселев смеялся ее ухищрениям. Но когда Софи простыла, а он улегся спасть в кабинете, чтобы не тревожить жену, Ольга не упустила случая. Она овладела им быстро и без сопротивления. Как крепостью, брошенной на произвол врага.
Павел Дмитриевич был ошеломлен. Не понимал, что на него нашло. Откуда вдруг такая податливость? Он совершенно растерялся. Струсил. Умолял не говорить жене. Ольга только смеялась, уверяя, что пострадавшая сторона – она. Наконец согласилась молчать при условии, что их отношения будут продолжены.
Что ему оставалось? Киселев попал в западню. Ольга вила из начальника штаба веревки, выманивала деньги и дорогие подарки – словом, была полной дрянью, и Поль возненавидел бы ее, но… Именно она дарила ему жаркие, запретные наслаждения взахлеб, о которых он забыл и помышлять, считая их прерогативой юности. Вдруг оказалось, что яркие краски возможны не только в шестнадцать. Что размеренные семейные отношения похожи на пиление дров и поедание опилок. Что Софи, какой бы милой и ласковой ни была, не может заставить его сердце биться, подскакивая от напряжения. Что все счастье мира соединено в один розовый бутон между лилий Ольгиных ног, и если его не пустят пастись там, он тут же умрет, захлебнувшись собственным желанием.