– Я знаю, как ты попал в плен к кочевникам, – перебил его Гафур. – Знаю также, что уговорил ты их за выкуп вернуть своих товарищей на родину. – Тон ходжи становился все жестче. – Почему же за больший выкуп не уговорил их и тебя освободить?…Будто нарочно уходил от своих… и язык наш тебе ведом!.. А не подослан ли ты к нам случаем, а?! – нахмурившись, закончил он почти зло.
Ефрем почувствовал сосущий комок под ложечкой. Во рту пересохло. Он давно понял, что здесь не церемонятся, и пытка, если захотят, будет ужасной. Или просто зарежут как барана и не почешутся. «Видать, ошибался ты, Ефремка, когда рассуждал, сидя с Потемкиным. Когда Григорий-то Александрович ужасался, все понимал он лучше тебя, мил друг!» – мелькнуло у него в голове. Не удержав волнения, вслух сказал:
– Помилуй, господин, кто-то оговорил меня перед тобой, все не так на самом деле…
– Оговорил?! – вскричал Гафур. – У меня по-твоему своего разума нет, если я всем разговорам только и верю?… Говори тогда уж и ты, как было! Но учти, гяур нечистый, если увижу, что врешь – сдохнешь под пыткой!
– Меня прислали служить в Оренбург потому, что язык кочевников знаю. Начальство меня не больно жаловало. Не любило мое начальство, что я грамоте обучен, – Гафур слегка повел бровью, Филиппов заметил, – вот и взъелось оно на меня. Тут бунт на Яике случился. Меня и постарались с глаз долой спровадить, под пули, значит… Коль ты знаешь, как я к кочевникам попал, то, верно, сказывали тебе и про то, что чуть не убили меня бунтовщики… И в полон я не своей волей напросился… А выкупа за меня все равно не дали бы. Перво-наперво потому, что некому заплатить, а второе, что ежели меня само начальство заедало, ужели поверили бы в то, что не изменял я присяге, не струсил?.. Не-е-т, мне все едино уже тогда петля была бы! А плен – не всегда могила!.. Коль на родину путь заказан, то к новой жизни приспосабливаться надобно. Я так рассуждал, господин мой.
– Если ты так верен присяге, может, и сейчас нам врешь? – тихим голосом, по-русски спросил старик, до этого внимательно, молча разглядывавший Филиппова, и быстро перевел свой вопрос Гафуру.
– Не лгу я. Что даст мне ложь? Одни мучения. Совесть моя чиста… Ничего не боялся я, а несправедливой кары от начальников своих дома боюсь!
– Ну а если мы тебя заставим нам служить, тогда как? Придется долг нарушить? – с усмешкой спросил Гафур.
– Смотря в чем служба будет, – потупился Ефрем, – ежели против своих погонишь, лучше убей. А ежели против твоих врагов, не на Россию, тогда другое дело… Среди твоих врагов, я чаю, русских пока нет. Тогда и честь и совесть сохраню.