А не уснуть ли тебе, сказал Зимин и не нашел что возразить. Действительно — а не уснуть ли? Завтра на работу, сдавать материалы. Потом верстка, сдача номера, к среде, если повезет, Алик все сбагрит и до самой пятницы, а то и до понедельника будет снова счастлив и ленив. Это называется «уверенность в завтрашнем дне».
Алик вздрогнул.
Вот. Вот это самое — уверенность в завтрашнем дне. Ты просыпаешься утром, открываешь кран с горячей водой, а оттуда опять тонкой струйкой льет холодная. Ты спускаешься на лифте, точно зная, что до первого этажа он не доедет, нужно выходить на втором, какие-то уроды дверь на первом покалечили. Если выходишь очень рано — точно знаешь, что на улице темно, фонари не горят. Они и ночью не горели, и вечером. То, что на дворе январь и темно большую часть суток, никого не волнует. Тебя все это вместе взятое бесит неимоверно, до скрежета зубовного бесит, но вместе с тем и примиряет с окружающим миром. Мир неизменен, и ты в нем — неизменен. Почти вечен. И пока нет горячей воды, сломан лифт, не светятся фонари — и ты сам вроде как бессмертен. Имеешь точку опоры. Вон бомж в мусоре копается. Это тоже неплохо — кому-то хуже, чем тебе. Ларенко ездит в «мерседесе»? Значит, не все потеряно в этом мире, жизнь не всех затоптала, это просто ты не проявил должного рвения и старания…
А тут «бабах!» — и Ларенко пустил себе пулю в сердце. Это если даже он не выдержал и застрелился, то что же о тебе говорить? Тебе нужно просто пойти и утопиться в унитазе. Или вон — с балкона. Девятый этаж гарантирует результат независимо от толщины снежных заносов на финише.
Если бы взорвали Ларенко вместе с «мерседесом», то и проблем бы не было. Естественная смерть, что ни говори. И это он не сам ее выбрал: это ему бы настолько позавидовали, это ему настолько было хорошо, что ему ТАК позавидовали…
Приставил себе карабин к груди, нажал на спуск…
К сердцу приставил, подумал Зимин, засыпая. К сердцу…
Утром проснулся с той же мыслью. Встал, еще толком не продрав глаза, отправился в ванную, убедился, что горячей воды нет, умылся, почистил зубы.
Ларенко взял карабин и приставил к груди. Потом нажал на спуск. «Бабах!»
Зимин выругался и пнул в сердцах стену. Прицепилось слово — теперь хрен его отдерешь, это «бабах!»… Как чертополох от вязаного свитера. Или из волос. Из волос еще и больно.
С этим наваждением нужно что-то делать. Что-то нужно предпринимать…
Зимин оделся, пошел убирать постель и обнаружил, что по телевизору как раз повторяют вчерашние новости. Марик опять рассказал, что именно сообщил мэр города по поводу отсутствующего уличного освещения, а потом перешел к информации о гибели Ларенко.