– Какой он милый, – рыжая снова легла на него, но Эскин уже не шевелился, он лежал и без разума, и без сил, и только иногда бессмысленно вращал своими дикими глазами.
– Бедняжечка, – сказала блондинка, и заставила рыжую подняться, – так ведь можно и насмерть затрахать! – авторитетно заявила она.
– Ну, уж прямо-таки и насмерть, – засмеялась Виктория, которая последней, срывала с Эскина плоды целомудрия.
– Дайте мне пожрать! – неожиданно заорал Эскин.
Виктория тут же протянула ему шампур с дымящимся шашлыком и Эскин, лежа, как ни в чем не бывало, проглотил его, сладко сопя и даже втайне восторгаясь своему животному состоянию.
– Ну, ты и зверюга! – восхищенно прошептала рыжая.
– Настоящее животное, – засмеялась еще одна брюнетка, но Эскин немного пришел в себя, и ему сразу стало плохо, сначала он весь сморщился, а потом выплюнул из себя весь шашлык, с нескрываемым омерзением глядя на женщин.
– Ну, что, насладились, – усмехнулся он и от внезапной слабости упал на надувной матрац.
– Говорила я вам, что надо постепенно, – занервничала блондинка, – а вы все сразу, сразу!
– Вы меня обесчестили, – заплакал Эскин, повернувшись к ним боком, – что я теперь скажу своей Амазонке?!
– А ничего не надо говорить! – засмеялась рыжая.
– Ты молчи, и все будет хорошо, – поддержала ее Виктория.
– И потом, не ты первый, не ты последний, – усмехнулась брюнетка.
Эскин захотел сказать что-то грубое, но раздумал, кое-как он натянул на себя плавки, отшвырнул от себя шампур с недоеденным шашлыком и хотел уже пойти к городу, но они тут же ласково бросили его на матрац. Потом одна из них приподняла его голову и втолкнула в его рот горлышко бутылки с вином, остальные держали его за руки и за ноги, и Эскин, чтоб не захлебнуться, стал пить вино, это был крепленый выдержанный херес.
– Хер с ним, с этим хересом, главное, чтоб не убили, – подумал Эскин, глотая льющееся в него вино.
Потом они заставили его выпить какую-то чашку с травяным настоем, и Эскин неожиданно возбудился, он вдруг почувствовал страшное влечение ко всем этим молодым, голым, резвящимся телам и издал такой продолжительный и животный рык, что рыжая тут же первая упала на него. Он вошел в нее с мучительной страстью, одновременно желая и ненавидя себя, свое слабое, обезумевшее в мерзких наслаждениях тело.
– Это грязь, грязь и страсть, – шептал на ухо рыжей плачущий Эскин, – и связь! Грязь, страсть, связь!
– Ах, – вздохнула рыжая, закатив в солнечное небо свои пьяные глаза.
И так на протяжении нескольких часов Эскин, безумно плача и ревнуя себя ко всему миру, обладал этими хитрыми бестиями, устроившими для него эту странную ловушку.