А 19-го ингерманландские гусары еще отдыхали после утомительного похода, и ротмистр Барбович соблаговолил поднять их боевой дух:
– Здорово, братцы!
– Здравия желаем, ваше благородие!
– Завтра нам предстоит снова, так сказать, понюхать пороху!
– Да уж не впервой! – первым откликнулся старый служака Степан Гордина, уроженец донбасских степей, воевавший вместе с ним на далекой корейской земле.
– Тебе то что? Хоть эскадрон, хоть сотня… А вот сосед твой, небось, уже в портки наложил…
– Кто, Васька? Да он один их всех на капусту покрошит. Мы с вами и прискакать не успеем!
Иван Гаврилович приблизился к новобранцу – высокому, ладно сложенному молодому человеку лет двадцати пяти.
– Женат?
– Так точно, ваше благородие! – бодро рявкнул Василий.
– И детишки есть?
– А как же без них? Парнишка да девонька… Мал мала меньше…
– Ну а баба у тебя хорошая?
– Так точно! Еще как хороша-с… Работает, словно лошадь…
– Я не в лошадиных смыслах, а в бабьих.
– То есть в постели, – подсказал Степан, хорошо знавший повадки своего командира.
– Горяча… Точно сковородка…
– Звать-то как?
– Аграфеной…. Грушей, значит.
– А писать умеет?
– Никак нет: не грамотная она, а подписываться под чужой рукой, того, стесняется…
– Ты, главное, братец, сам не стесняйся… Бей врага, как Аграфену с похмелья!
– Жалею я ее, Иван Гаврилович… Ежели б хоть раз по-настоящему приложился – давно б детишек осиротил…
– Ладно… Сегодня вечером пойдешь со Степаном в разведку.
– Слушаюсь, ваше благородие!
16
Темнело. Конь под шестипудовым телом Гордины никак не хотел переправляться через Серет, на левом берегу которого расположились ингерманландцы. И тогда вперед рванула лошадь Василия Прыщова. Как только водная преграда осталась позади, гусары спешились и осмотрелись.
– Вот здесь начинается балка, – ткнул в карту указательный палец Степан. – Длиной около километра… За нею справа – поле, а слева – лес. В конце балки наверняка вражий пост или стоянка патруля… Там усилим внимание…
– Хорошо…
– Какое «хорошо», братец? Слушаюсь…
– Слушаюсь, господин вахмистр!
– То-то же…
Гордина отсчитал девятьсот шагов и подал знак, после чего Василий лег на землю и пополз вперед (конь остался под присмотром старшего товарища).
Минут через семь-восемь, показавшихся обеим вечностью, казак вернулся. Недоуменно пожал плечами:
– Никого!
– Что ж, давай, поглядим в четыре глаза…
Лошадей привязали к одинокой березке. После этого Степан плюхнулся на брюхо. Прыщов сделал то же самое.
Выход из балки действительно никто не охранял. Однако чуть правее Гордина заметил пламя костра, в отблесках которого мелькали чьи-то силуэты.