Потом он обошел те районы города, где сдавались недорогие меблированные комнаты. Дилан замотал шарфом нижнюю часть лица и надвинул на глаза шляпу, но все же многие люди шарахались от него, будто от прокаженного.
В одном из домов хозяйка сказала:
— Я готова сдать комнату за пять долларов в неделю, если только вы не станете никого приводить и не будете шуметь.
— Я поселюсь один. Друзей у меня нет. Я приму все условия, если вы, в свою очередь, согласитесь — разумеется, за отдельную плату — приносить мне книги из библиотеки и покупать продукты. Мне не очень хочется выходить на улицу.
— Конечно, сэр, — тихо проговорила хозяйка, разглядев его лицо. — Вы вернулись с войны?
— Да, — коротко ответил Дилан.
Поселившись в маленькой комнатушке, большую часть времени он лежал (просто так, потому что сна не было), иногда заставлял себя что-нибудь почитать. Он очень мало ел; фактически только для того, чтобы не умереть от голода. Дилан оставил мысли о пластической операции: ему казалось, что теперь в этом нет никакого смысла. Он общался только с хозяйкой, да и то лишь по делу. Он не желал никого видеть и не хотел, чтобы кто-нибудь видел его.
В эти же дни Миранда выдержала сложный, если не сказать судьбоносный разговор с родителями. Ей пришлось признаться, что она бросила жениха, и Колин Фишер сказал:
— Ты оставила человека в самый тяжелый период его жизни. Как ты могла так поступить!
— Он же не инвалид, за которым нужно ухаживать! — вторила Эбби. — К тому же теперь ему принадлежит вся фабрика!
— Да, — вставил отец, — раз у него есть деньги, он наверняка попытался бы сделать пластическую операцию.
Выслушав все это, Миранда взорвалась:
— А если операция не поможет? Я что, должна жить с чудовищем?! Представляю, что подумали бы люди, увидев нас вместе! Тогда бы все точно решили, будто я вышла за него из-за денег! Зачем он вернулся в Галифакс, на что он рассчитывал? Пусть бы он навсегда остался там, на этой проклятой войне!
— То есть ты полагаешь, лучше б его убили?
— Да, я думаю именно так!
— Значит, ты его не любила, — заметила Эбби, и ее дочь вскричала:
— Да, я его ненавижу! Так же, как и тебя! Мне надоело твое нытье! Ты вечно взваливала на меня свои вымышленные и вымученные страдания, желала, чтобы я была для тебя сиделкой! А теперь я должна стать нянькой и для него? Ты всегда мечтала выдать меня за денежный мешок, но я… я больше не намерена идти у тебя на поводу!
Пока Эбби ловила ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, Колин воскликнул:
— Как ты разговариваешь с матерью! Никто тебя не принуждал. Ты сама решила за него выйти.