– Я человек маленький, посмеются – на здоровье.
– Но я же могу на тебя в суд подать.
– Неужели подадите? – обрадовался Витя.
– Не подам, – вздохнул Матафонов. – Не могу. Мы с тобой в разных весовых категориях… Даже нет, мы в разных видах спорта. Шашист не может выйти против городошника… Давай так договоримся… Я беру Нину на прежнюю должность. Беру, несмотря на запись в трудовой книжке. Уж за это одно мне может не поздоровиться, но на это иду. Ты доволен?
– Нет. – Витя покачал головой. – Условия прежние. Вы должны поизвиняться перед Ниной, и чтобы при этом были те же люди, при которых вы ее обидели. Кроме того, нужно изменить запись в трудовой книжке. Она не воровка, вы это знаете. И еще одно… Вы оплатите все понесенные нами убытки.
– Какие убытки?! – отшатнулся от стола Матафонов.
– Сейчас скажу… Нина три месяца была без работы по вашей вине. Помимо материальных убытков, она понесла и моральные. Но у нас не принято погашать моральные убытки, у нас считается, что это и не убытки вовсе, не настолько, дескать, мы все горды, чтобы моральные убытки считать, дескать, спасибо скажите, что живы остались…
Матафонов улыбался, кивал.
– Повторяю: моральные убытки не в счет. Однако я тоже уже полгода не работаю. Это тоже необходимо оплатить. Далее… Я ездил в Москву. Билеты, гостиничные счета целы, суточные вы должны оплатить по государственным расценкам, два рубля шестьдесят копеек, хотя, сами понимаете, в эти деньги не уложиться… Опять же я вынужден был понести и определенные судебные издержки… Сейчас покажу документы. – Витя прошел в комнату и вернулся с папкой. Он развязал тесемки и уже хотел было откинуть верхнюю картонку, но Матафонов остановил его.
– Не надо, – сказал он и поднялся.
Витя тоже встал, завинтил крышку на бутылке с водкой, завернул в бумажку оставшиеся кусочки огурца, порезанную колбасу, нетронутый лук и все вручил гостю.
– Сволочь ты, – сказал Матафонов тихо, но твердо.
– Да? – Витя вскинул кудлатую свою голову, посмотрел на Матафонова сквозь толстые стекла очков. – Конечно, я сволочь, поскольку не стерпел вашей подлости. Вот если бы я утерся, как мне и положено, тогда бы я понравился, да? Конечно, я сволочь, поскольку осталась во мне еще капля достоинства, не все еще вытравлено и выжжено! Конечно же, я сволочь, поскольку занимаюсь сантехническими ремонтами, присматриваю за вашим унитазом, чтоб он дерьмо ваше без задержек пропускал, и позволил себе обидеться! Вы не можете, а я могу! Вот что вас бесит! – Губы у Вити прыгали, он сделался необыкновенно бледным и, стоя в проеме двери, не давал Матафонову выйти из кухни, и тот вынужден был слушать с оттопыренным карманом, из которого торчало горлышко бутылки, в руках его расползался пакет с огурцами, кружками колбасы, выскальзывающей луковицей. – Если бы я согласился, что моя жена воровка, если бы она с этим согласилась, вы бы снова взяли ее через месяц на прежнюю должность, взяли бы! Кому-то и работать надо! Вон Ваську-шалопута в любую минуту сажать можно на годик, на второй, но ведь он нужен вам, нужен! Вы только растоптанных возле себя терпите, у которых уже спинной хребет выдернут и они кланяются без конца во все стороны! У вас у самих, товарищ Матафонов, спинной хребет отсутствует, вы сами кланяетесь, лишь бы только сохранить кресло, кабинет, ставку, пакет с колбаской. Где вы эту колбасу взяли? В каком таком магазине купили? Сказать? Васька-шалопут со склада принес. Нет вокруг вас ни одного человека с какой-никакой гордостью! Эту попрошайку из управления вы ни разу сволочью не назвали! А почему? Ведь знаете, сколько она даровых продуктов унесла из столовок, буфетов, складов. А сколько Нина за нее заплатила, знаете? Вы сами, уважаемый товарищ начальник, вынуждали Нину воровать, и Панасьева вынуждала. Если бы Нина действительно воровала, вы бы простили, уберегли бы от наказания, пусть только она согласилась бы себя сволочью считать. Слушайте меня, Матафонов, внимательно. Слушайте, потому что в другой раз этого не скажу. Если я ничего не добьюсь, я растопчу вас, поняли?! Ногами, вот этими ногами растопчу до мокрого места! Отвечай, понял?!