Помяв пальцами виски, чтобы отогнать дорожную дрему, капитан достал планшетку, положил ее на колени, поводил пальцем по жесткому желтоватому целлулоиду, под которым находилась карта: сколько верст они одолели?
Выходило немного: километров тридцать пять пока. А как со временем? Со временем все было о'кей — они почти вошли в норму. Еще немного и все окажется в своей колее.
Интересно, как там чувствует себя молодой толстый подполковник в роли коменданта Бад-Шандау? Наверное, неплохо. А поскольку в город завезли целый грузовик проституток, то тут он уж точно развернется. Будет как сыр в масле кататься.
Если, конечно, на город не навалятся какие-нибудь рыжие эсэсовцы, которым надо прорваться на ту сторону Эльбы, к американцам.
Невольно вспомнился небольшой немецкий городок, в который разведчики влетели с ходу, без поддержки, а там — эсэсовцы. Немного, правда, их было, взвода полтора всего, но эсэсовцы всегда считались у немцев серьезной силой… И у нас считались. Отступать было поздно — разведчики сцепились с эсэсовцами — как на подбор здоровыми, брыластыми, плечистыми, откормленными, с могучими, поросшими густым волосом лапами.
Если бы дело происходило в поле, бой бы закончился быстро — фрицы перебили бы разведчиков, их было в три раза больше, но бой разгорелся в городе, где всегда можно укрыться, нырнуть за какой-нибудь выступ, скатиться в подвал, спрятаться за трубу, вообще обратиться в невидимку, — и эсэсовцы увязли в этом бою. И разведчики увязли.
Разведчикам это было на руку — вот-вот должна была подоспеть подмога, главное — продержаться до их прихода, а придут — там, глядишь, и пару фрицев удастся взять в плен, кое-что про планы немецкие узнать. Задача, ради которой стоило выдержать этот бой.
От взрывов гранат пыль со свистом уносилась вверх, едва ли не к самым облакам, потом долго неподвижным столбом висела в воздухе, стрельба оглушала — у прочно сложенных кирпичных стен была хорошая акустика. Спрятавшийся за обваленным парапетом эсэсовец дал по Горшкову очередь. Промазал — видать, очень торопился, пули раскрошили несколько кирпичей над головой Горшкова, мелкое твердое крошево сыпануло на него на плечи и руки, в кровь посекло одну щеку.
Хоть и дано было Горохову всего лишь одно мгновение, а он успел даже разглядеть стрелка. О размерах его можно было даже не говорить, он соответствовал мясной эсэсовской кондиции, рукава полевого мундира закатаны по локоть, лицо веснушчатое, потное, неприметное, а вот волосы были приметными — рыжие, как огонь, того глади, чего-нибудь подпалят. Горшков поспешно нырнул вниз, отер пальцами окровяненную щеку, качнул головой удрученно.