— У меня, как у врача, осталось много медикаментов, я не хочу, чтобы они достались русским… Заберите их себе, господин майор.
— Я не майор, я полковник, — раздраженно пробурчал американец.
— О-о, извините, господин полковник, — камрад согнулся в поклоне, — я не знал. У немцев такая оговорка считается хорошей приметой — вы обязательно будете генералом.
Американец вместо ответа угрожающе подвигал тяжелой нижней челюстью и отвернулся от врача. Через два часа он рассказал об этом разговоре Горшкову. Горшков усмехнулся и сжал кулаки.
— Фашист, он и есть фашист. Такого деятеля даже прожарка на вошебойке не переделает — фашистом он и останется.
Американец, немного знавший русский язык, не понял, что такое вошебойка, но по хмурому лицу капитана догадался — что-то не очень хорошее, и медленно наклонил подбородок, украшенный волевой ложбинкой:
— Правильно, Иван!
Имя капитана Горшкова он знал, как и Горшков знал имя американского полковника — Вилли, и вообще американцы Горшкову нравились, в них имелось что-то общее с русскими.
Маленький городок Бад-Шандау разделили, в конце концов, на две половины, проведя границу по реке. Одна половина — на левом берегу Эльбы, вторая — на правом, на одном берегу сегодня уже управляет бывший штабист-подполковник, которого генерал Егоров был рад, похоже, сбагрить с рук, на втором — американский полковник Вилли.
А врача того, камрада недоделанного, Горшков попробовал найти — не получилось, и американцы попробовали найти, но куда там! Он словно бы сквозь землю провалился, ушел в ту самую темноту, из которой вылез.
Пятнадцатиминутную остановку — этакий перекур с дремотой и обедом — сделали в ложбине между двумя горными кряжами — место было живописное, тихое (ни один ветер сюда, похоже, не залетал), с широкой зеленой полосой, раздвоенной говорливой речушкой.
Мустафа глянул в воду цепким опытным глазом и произнес задумчиво:
— А ведь здесь водится рыба. Форель…
— Да ну! — усомнился Горшков.
— Водится, товарищ капитан. Было бы у нас время, я обязательно наловил бы форели. Уху бы спроворили… А так, — Мустафа сожалеюще развел в стороны руки, — а так — никак.
— Ладно, довольствуйся пока «вторым фронтом».
— У меня — фляжка со спиртом, — лукаво прищурив один глаз, напомнил Мустафа капитану.
— Выдать каждому разведчику по пятьдесят граммов на нос, — распорядился Горшков, от этой команды у его подчиненных невольно распустились жесткие лица, а Дик даже попытался изобразить присядку, потом виновато покосился на «доджи» артиллеристов и прекратил плясать — команда насчет спирта предназначалась только разведчикам, у остальных были свои начальники.