И тут Горшкова осенило — надо укрыться от преследователей в озере, прямо в воде. Документы засунули в резиновый мешок — такой всегда носили с собой, для спасения бумаг, — срезали по камышинке и скрылись в непрозрачной заиленной глуби.
Немцы уперлись сапогами в озеро, поняли, что его не пройти, и открыли пальбу по всем кочкам, — по чистой воде не стреляли, там разведчикам спрятаться было негде, — израсходовали дневную норму патронов и несолоно хлебавши ушли.
А бойцы отсиделись в воде, потом выскреблись на берег, обсушились и ночью отправились к своим. Дошли благополучно, никого из них не зацепило, хотя фрицы могли уложить всех. Горшков считает: помогла молитва «Отче наш, иже еси на небесех…» Когда-то мать учила ей в детстве, приговаривала тихонько: «Эта молитва — всем молитвам молитва, в любой беде поможет», позже, в горячке безбожных комсомольских будней, он ее забыл, а на фронте вспомнил… Теперь уже не забудет никогда.
А в Польше, в уличном бою, немец — кажется, сапер, судя по значкам, украшавшим петлицы, — в упор всадил в него очередь из автомата — и ничего, все пули мимо. Одна из пуль только срезала звездочку на погоне, тем дело и закончилось.
В Польше всякое бывало — странная страна, там всех было полно, и друзей, и врагов, впрочем, врагов, кажется, было больше, хотя кто друг, а кто враг, разобрать не всегда можно было и уж тем более не всегда разглядеть невооруженным глазом.
Пятеро бойцов из группы Горшкова отправились в разведку в один из небольших городков — городок тот был старый, знатный, с живописными развалинами крепости, успешно сопротивлявшейся когда-то налетам рыцарей-псов, и двумя костелами, свидетельствовавшими о том, что жители городка были людьми набожными.
Немцы покинули городок без боя, ни одного выстрела не сделали, — сожгли в большом костре кучу книг и бумаг и удалились, — городок можно было занимать.
Через час сюда вошел стрелковый батальон, — усталый, но довольный тем, что не надо было подставлять под пули свои головы, следом — две батареи артиллерийского полка. Разведчики же, пока суд да дело, решили заглянуть в действующий шинок, над которым висела кудрявая струйка дыма, — пропустить по чарке.
Старшим у разведчиков был Аверьянов — в прошлом бригадир садоводов из-под Ефремова, мужик обстоятельный, сообразительный, награжденный двумя орденами Красной Звезды.
Шинкарь, увидев разведчиков, расплылся в широченной, от уха до уха, улыбке, потыкал рукою в лавку: садитесь, мол, панове-граждане-товарищи-господа!
Ну, панове-товарищи и сели. Шинкарь быстро сообразил разведчикам закусочку — горячую, только что пожаренную кровяную колбасу, домашнюю, с чесночком, несколько маринованных огурцов, тарелку мягкого, недавно испеченного хлеба, — неплохо, однако, жил при фрицах шинкарь, затем середину стола украсил хрустальной посудиной с прозрачной, как слеза, влагой. Хорош был тот графинчик… Один из разведчиков немедленно подсунулся к нему, приподнял пробку за макушку-шишечку, восхищенно шмыгнул носом.