– А я из центрального, – без запинки отвечает Кэт. Поняв, что этого недостаточно, добавляет: – Я одиночка, пряталась от всех, нашла кучу консервов в ресторане.
Мне известно – она врет, и ребятам из Гарлема, наверное, тоже известно.
– Одиночка? – задумчиво повторяет Капитан. – Надо же. В нашем мире трудно выжить самостоятельно.
– А что, интересно, в других странах? – смотрит на него Питер. – В Европе там, Китае? То же, что и у нас?
– То же самое, – кивает Капитан. – Кланы, одиночки и море убийств. Кто раньше работал на земле или тяжело трудился, тем сейчас неплохо. Взять, к примеру, детей, которые до Хвори жили на мусорных свалках – на Филиппинах там или еще где. Им теперь небось рай. Зато те, кто привык к хорошей жизни… Тяжело им, дружище.
– Кроткие наследуют землю, – цитирует Питер Библию.
– Насчет кротких не знаю. Но мир должен принадлежать тем, кто раньше не шиковал. – Капитан беззлобно ухмыляется. – Потому-то Гарлем и станет у руля.
Вино кончается. Грязную посуду в небольшой клети окунают за борт – тут же налетает стайка серебристо-черной макрели, клюет объедки. Питер в шутку спрашивает про десерт, и Тео торжественно выносит пакет. Внутри – яблоки.
– Вот, у Солона взял, – смущенно говорит здоровяк. – Подумал, вдруг захотите.
Беру яблоко. Круглое, твердое, с длинным черенком и листиком. Кожица пыльная. Я тру ее, и она становится блестящей. Какой вкус! Еще лучше, чем вино. Фрукт сладкий, точно мед. Хрустящий, как морозное утро. Все молча чавкают, улыбаются.
Вокруг буксира сгущается темнота, и Капитан предлагает идти спать; он хочет отплыть с утра пораньше.
– Поставим охрану на носу и на корме. Через каждые три часа смена.
Мы с Тео вызываемся на первую вахту: он в задней части корабля, я – в передней.
Нос судна сильно задран. Если свесить голову через высокие перила, видно, как внизу плещется вода. Длинная веревка скрипит, точно лягушка-бык, то натягивается, то ослабевает.
Время еще детское, но через полчаса наблюдений ни за чем меня начинает клонить в сон. Впервые за все путешествие у нас наконец-то выдалась передышка, и мой мозг молит о пощаде, словно натруженная мышца. Снизу слышен храп то ли Капитана, то ли Паука.
Сзади раздается шорох, я резко оборачиваюсь, винтовка наперевес. Но это всего лишь Донна, стоит и судорожно ломает пальцы.
– Ты занят? – спрашивает она.
Чем, интересно? То, чем я хотел бы быть занят, мне недоступно.
– Не очень, – отвечаю.
– Можно я с тобой подежурю? Не спится.
– Хорошо.
Донна тоже опирается руками на перила, но делает это с трудом – слишком они для нее высокие. Она похожа на тощую кошку, которую подняли под мышки. Молчим, смотрим на берег.