«Хорошая книга – драгоценный жизненный сок творческого духа, набальзамированный и сохраненный как сокровище для грядущих поколений»
Топаю за Джефферсоном через небольшой холл…
…и попадаю в самый прекрасный зал на свете.
Представьте себе пещеру из дерева и мрамора. Высокие арочные окна с металлическими балконами. Потолок – закатное небо с серо-розовыми облаками в коричневато-золотой резной рамке. На цепях, как перевернутые вверх ногами торты, висят гигантские люстры с лампочками в несколько ярусов. Бесконечные ряды длинных столов из дерева медового цвета; на них – золотые лампы. Посредине этого супервысокого, суперширокого пространства – маленький киоск, будто пограничная будка.
Я. Твою ж мать…
Джефферсон. Ш-ш-ш. (Улыбается.) Нельзя ругаться в библиотеке.
Я улыбаюсь в ответ.
Джефферсон вдруг серьезнеет.
Джефферсон. М-м, Донна… (Будто собирается попросить меня о чем-то грандиозном и никак не может решиться.)
Я (с подозрением, заметив его странное поведение). Что?
Джефферсон. В общем… ты ведь знаешь, мы знакомы уже давным-давно…
Я. И?
Джефферсон. И вот. Я хочу. Сказать кое-что. (Подавился, что ли?)
Я. Ну так… типа выкладывай.
Джефферсон. В общем, дело такое. (Кашляет.) Донна, я тебя люблю. То есть влюблен в тебя. Не знаю, есть ли разница. Просто хотел сказать.
Ой-ей.
Ой-ей.
После моего признания в любви Донна сначала растерянно моргает. Потом у нее делается такое лицо, будто она решила, что я пошутил, и хочет рассмеяться.
– Серьезно? – спрашивает.
Без волнений и восторгов, скорее озадаченно, словно я сознался, что люблю оперу.
Затем произносит: «Почему?»
Такого варианта я не предусмотрел. Был готов услышать: «Спасибо», или «Я не могу ответить тебе взаимностью», или «Я люблю тебя только как друга», или даже с пятипроцентной, скажем, вероятностью: «Я тоже тебя люблю, обними меня». Однако в любом случае я был уверен, что Донна поверит мне на слово.
Почему?
Никогда об этом не задумывался. Чувствую, да и все. Если бы начал анализировать… Потому что я хорошо знаю ее, а она – меня. Я видел ее До и После, в лучшие и худшие времена, в горе и в радости, в голоде и чревоугодии, в веселье и в бою, и так далее и тому подобное. Всегда прикрывал ее, а она – меня. Мне нравится с ней болтать, нравится о ней думать и хочется видеть ее каждый день.
Но нельзя же признаваться в любви такими прозаическими словами. Полагается говорить что-нибудь возвышенное. «Ты – огонь, который навсегда воспламенил мое сердце», или как-то так.
– Потому, – единственное, что приходит мне в голову на ее «почему».
Донна хмурится. Видимо, такой ответ не слишком ее устраивает.