- Джимми Дуклос был умен. Самый умный, кто у нас был. И действовал по науке. Сейчас он в городском морге. Белинда поглядела на меня удивленно:
- И вы тоже хотите положить голову на топор?
- Под топор, моя дорогая, - поправила ее Мэгги рассудительно. - И не говори своему новому шефу, что он должен делать, а чего нет. Однако сердца в эти слова она не вложила в глазах стояла тревога.
- Это самоубийство,-упиралась Белинда.
- Да? Переход на другую сторону улицы в Амстердаме тоже самоубийство, во всяком случае, выглядит очень похоже. А делают это в день десятки тысяч людей. Я не сказал им, что имею основания полагать, что моя безвременная гибель не первая в списке у этих мерзавцев, - не потому что хотел усилить свой героический образ, просто это привело бы лишь к дальнейшим объяснениям, а пускаться в них уже не было никакой охоты.
- Вы не привезли бы нас сюда без необходимости, - сказала Мэгги.
- Так оно и есть. Hо пока что за мной ходят по пятам. Вы не показывайтесь. Сегодня вы свободны. Завтра тоже, я только хочу, чобы Белинда выбралась со мной вечерком на прогулку. А потом, если обе будете хорошо себя вести, возьму вас с собой в неприличный ночной ресторан.
- Приехать из Парижа, чтобы отправиться в неприличный ночной кабак? - Белинда снова развеселилась. - Зачем?
- Я скажу вам. Скажу вам такие вещи о ночных ресторанах, каких вы не знаете. Скажу, зачем мы здесь. В сущности, добавил я откровенно, - скажу вам все. - Под "всем" я подразумевал то, что, по-моему, им следовало знать, а вовсе не все, что можно было бы рассказать; разница тут довольно существенная. Белинда смотрела на меня с надеждой, а Мэгги с чуть усталым, ласковым скепсисом. Hо Мэгги меня знала.
- Прежде всего дайте мне виски.
- У нас нет виски, майор, - в Мэгги иногда проглядывало что-то очень пуританское.
- Ты не имеешь понятия даже об основных принципах разведки. Придется почитать соответствующие книжки, - я кивнул Белинде. - Телефон. Закажи. Ведь даже правящие классы иногда нуждаются в разрядке.
Белинда встала, пригладила свое темное платье, глянула на меня с каким-то странным холодком и сказала медленно:
- Когда вы говорили о своем друге в морге, я приглядывалась, и по вас ничего не было заметно. Он по-прежнему там, а вы сейчас - как это говорится? - беззаботны. Вы говорите, разрядиться. Как вам это удается?
- Практика. Да, и сифон содовой...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Это был вечер классической музыки перед отелем "Рембрандт". Пятая Бетховена лилась из шарманки в таком исполнении, что старый композитор пал бы на колени, вознося небу благодарность за свою почти полную глухоту. Даже с расстояния в пятьдесят ярдов, откуда я осторожно присматривался ко всему сквозь моросящий дождь, эффект был потрясающий. Свидетельством необыкновенной терпимости амстердамских любителей музыки было то, что они не заманили старого музыканта в какую-нибудь таверну и не сбросили его шарманку в ближайший канал. Старик по - прежнему позвякивал банкой на конце трости, чисто машинально, потому что в этот вечер поблизости не было никого, даже портье, который, либо был загнан внутрь дождем, либо любил музыку.