* * *
Настенька перестала спать. Долгими ночами, наполненными запахами моря и большого города, доносящимися от высоких стрельчатых окон, она лежала на мягких подушках и думала. Мысли прыгали, как блохи по собаке, ей трудно было сосредоточиться, любое размышление соскакивало на беременность, и Настенька прижимала ладони к животу, пытаясь услышать биение новой жизни. Иногда ей казалось, что она чувствует внутри младенца, и даже мерещились крохотные ручки и ножки с совсем малепусенькими пальчиками, и вздернутый носик, и нежные завитки тонких волосиков назатылкеи, и обязательно – упрямый хохолок на макушке, который никак нельзя пригладить. Она знала, что все это лишь фантазии, но так приятно было отдаваться им, скользить по поверхности придуманного мира, как корабль по морским волнам. И не думать ни о чем больше.
Особенно о нательном крестике, который она сжимала в ладони. Сжимала так сильно, что к утру на коже появлялись кровоточащие ссадины.
В не долгих сонных провалах мерещился ей батюшка, облаченный, как для причастия, лицо его было красным, распаренным, а борода мокра, словно он только что вышел из бани. В руках батюшка держал золоченое кадило, из которого густыми клубами валил дым. Из сизых дымных облаков выступали исплаканные иконописные глаза с сочащимися каплями слез – иконы мироточили, пытаясь предостеречь от чего-то.
После таких снов Настенька подскакивала в постели, разбрасывая подушки, и лихорадочно целовала крестик, шепча и путая слова молитв. Потом подолгу плакала.
Решение давалось трудно, труднее, чем думалось ранее. Сны явственно предвещали несчастья, да и душа Настеньки противилась всеми силами тому, что она собиралась сделать. Но настоятельная необходимость и непрестанные мысли о рождении ребенка толкали ее вперед, не позволяя остановиться. Иногда в дворцовых переходах она встречала Махидевран Султан, почтительно приседала перед ней, но злобный взгляд прекрасной султанши пугал, по-прежнему напоминая пьяницу Яна, забившего насмерть жену и дочь. И чем больше рос Настенькин живот, тем более злобными становились взгляды султанши. Настенька даже приколола к кафтану булавку, спасаясь от злого глаза, хоть батюшка ей множество раз говорил, что все это языческие суеверия, не подобающие настоящей христианке.
– Я ж так, просто складочку подкалываю, – оправдывалась Настенька, поправляя булавку. – Просто складочка!
Но все было очень и очень непросто.
И все же, несмотря на все сомнения, Настенька в конце концов решилась. Придя в султанские покои, она нежно и скромно улыбнулась повелителю и вдруг огорошила его, произнеся: