— В чем дело? Что-то не так?
— Вы что-то сказали? — очнувшись от дум, спросил Петерсен. — Это относится ко мне, Лоррейн?
— К кому же еще я могу обращаться, если вы минут пять как глазеете на меня?
— Убеждения майора отнюдь не свидетельствуют о его дурном вкусе, — заметил Джакомо.
— Простите, Лоррейн, я просто задумался. Был далеко-далеко отсюда, — сказал Петерсен. Он улыбнулся. — Джакомо верно подметил: мои взгляды не мешают мне любоваться вами.
— Кстати, о взглядах, — весело промолвил Джакомо. — С того момента, как вы приняли позу роденовского «Мыслителя», Зарина не могла отвести глаз от вашего лица. Знаете, что мне пришло в голову? Кажется, я догадываюсь, о чем она думает.
— Успокойтесь, Джакомо, — оборвала его Зарина.
— Каждый из нас теперь волен думать о том, что ему нравится, — сказал Петерсен. — Ситуация дает повод подумать о многом. Вы, Джимми, кажется, тоже углубились в воспоминания? Яркие огни цивилизации? Нет. Белые скалы Дувра? Навряд ли! О! Огни родного дома!
Харрисон молча улыбнулся.
— Какая она, Джимми?
— Какая? — Харрисон опять улыбнулся и, пожав плечами, посмотрел на Лоррейн.
— Дженни — прелесть, — спокойно сказала Лоррейн. — Замечательный человек и близкая моя подруга. Она лучше Джеймса в сто раз.
Харрисон улыбнулся, точно был полностью удовлетворен услышанным, и потянулся за стаканом с вином.
Петерсен поймал на себе взгляд Джакомо. Тот едва заметно ему подмигнул. В ответ майор также чуть заметно кивнул головой и отвел глаза в сторону.
Последующие двадцать минут пленники провели почти в полном молчании, лишь изредка перекидываясь отдельными фразами. Затем дверь комнаты отворилась, и вошел Эдвард.
— Майор Петерсен, — он указал на выход. Петерсен встал. Джакомо попытался что-то сказать, но майор опередил его:
— Молчите, — он покрутил рукой, показывая, чтобы Джакомо запер рот на замок. — Наверняка дыба или «испанский сапог».
Через пять минут Петерсен вернулся в комнату.
— Что, никакой дыбы? — разочарованно поинтересовался Джакомо.
— Представьте себе, никакой. Никакой дыбы, никакого «испанского сапога». И вы следующий.
Когда Джакомо вышел в коридор, Харрисон спросил:
— Что они хотели от вас? На что это было похоже?
— Все было цивилизованно и гуманно, впрочем, как я и предполагал. Задали кучу вопросов, некоторые очень личного свойства. Но я сообщил только то, что разрешено в таких случаях разглашать: имя, звание, должность. Они не стали усердствовать.
Джакомо отсутствовал даже меньше, чем Петерсен.
— Разочарован, — сказал он, — крайне разочарован. Им далеко до средневековых инквизиторов. Ваш выход, капитан.