Толстяк задумчиво потер подбородок.
— Ответственное задание, — промолвил он. — От моего решения зависит жизнь человека... Хотя, думаю, общество мало что потеряет, если... Мне больше по душе голубой цвет.
— Голубой, так голубой, — Петерсен перелил в пробирку голубую жидкость и вставил в шприц иглу. Алессандро со страхом наблюдал, как содержимое пробирки медленно всасывалось в шприц. — Боюсь, я не особо умелый медик. — Спокойствие, с каким произнес фразу майор, было страшнее любого крика. — Воздух, попав в кровеносную систему, может образовать тромб... Однако вам, Алессандро, все равно, от чего умирать...
Глаза Алессандро вылезли из орбит, побелевшие губы затряслись от смертельного ужаса. Петерсен прикоснулся к внутренней стороне его правой руки.
— Вена, кажется, подходящая.
— Нет! Нет! Нет! — Из глотки Алессандро вырвался нечеловеческий вопль. — Господи, нет! Нет!
— Не о чем волноваться, — успокаивающе сказал Петерсен. — Если состав безвреден, то останетесь живы и возвратитесь к нам через считанные минуты, если нет, то ускользнете от нас навсегда, что тоже неплохо... — Майор снял наволочку с подушки и протянул ее Джордже. — Он может дико орать в агонии. Будьте, пожалуйста, внимательны — умирающий человек судорожно стискивает зубы.
Большим и указательным пальцем Петерсен оттянул кожу на руке связанного. Тот взвизгнул. Джордже зажал ему подушкой рот. Через несколько секунд он снял подушку с лица пленника. Алессандро уже не орал. Где-то глубоко в его горле рождались жуткие всхлипы. Он выгнулся на койке, прилагая неистовые усилия для того, чтобы освободиться от провода. Жилы на его лице напряглись — оно казалось олицетворением безумия. Казалось, еще немного — и Алессандро забьется в припадке эпилепсии. Майор посмотрел на Джордже. Физиономия толстяка покрылась крупными каплями пота.
— Это смертельный яд? — Спросил Петерсен пленника, но содрогавшийся в конвульсиях Алессандро не слышал ни звука. Вопрос пришлось повторять до тех пор, пока обезумевший разум его воспринял.
— Яд, яд... Смертельная доза! Смертельная доза! — пролепетал Алессандро, перемежая слова ужасными всхлипываниями.
— От него умирают в страшных мучениях?
— Да! Да! Да! — Алессандро тяжело и часто дышал, будто находился в последней стадии удушья.
— И это вы уготовили сами себе. У меня нет к вам ни жалости, ни сострадания. К тому же вы можете и солгать. — Петерсен вновь дотронулся концом иглы до руки связанного. Алессандро опять завопил, и Джордже опять заткнул ему рот подушкой.
— Кто вас послал? — Петерсен дважды повторил свой вопрос, прежде чем Алессандро бешено завращал глазами. Толстяк убрал с его лица «кляп».