Нынешний султан делать этого не собирался, он вообще не желал признавать янычар силой, на которую стоило полагаться. Потому дни султана Абдул-Хамида были сочтены, оставалось только решить, когда его сбрасывать с трона.
Заговор существовал уже давно, сразу, как только взошедший на престол султан не счел нужным одарить своих янычар. Но Кубату хватило разума понять, что, скинув одного султана, на трон нужно посадить нового, причем такого, чтобы он не оказался хуже предыдущего. Для этого новому султану нужно внушить, что его предки не зря так ценили янычарское войско.
Пока наследник трона был один – шехзаде Селим, сын предыдущего султана, племянник нынешнего. Мать Селима, Михришах Султан, страстно рвалась к власти, этим следовало воспользоваться. Но действовать предстояло очень осторожно, потому что Абдул-Хамид умен и прозорлив, он быстро поймет, откуда угроза.
Михришах Султан оказалась вполне сговорчивой, вернее, она и сама жаждала власти: султанше было бы выгодно свержение Абдул-Хамида, несмотря на их вполне хорошие отношения, и восшествие на престол ее сына шехзаде Селима. Это стоило учесть.
И все же глава янычар медлил.
Почему?
Была одна особенность. Шехзаде Селим хоть и юн, но не настолько, чтобы характер и пристрастия не были заметны. А пристрастия эти совсем не к янычарам. И наследник престола, и его валиде тяготели к Европе, особенно к Франции. Это значило, что, придя к власти, Селим может и не оправдать доверия янычар.
Но он единственный наследник, такого убить нельзя, начнется война всех против всех.
Ага янычар пришел во двор как раз вовремя – несколько его подопечных взялись показывать учебный бой, да вышло все почти по-настоящему, бились учебным, неострым оружием, но не на шутку. Остальные стояли и смотрели.
Увидев своего агу, приветствовали. Кубат остановился тоже посмотреть: со стороны многие ошибки видней, можно поправить, подсказать остальным. Мысленно делал отметки, запоминал, что именно потом сказать, на что обратить внимание. И вдруг услышал позади:
– Раньше вот так султаны смотреть приходили…
Неудивительно, Повелитель в их дворе не появляется вовсе, его мало интересует звон сабель и воинственные крики боя. Абдул-Хамид больше склонен к философии, словно ею можно завоевать победу.
– Султан Мехмед Фатих, говорят, каждый день ходил смотреть.
– Да, сам участвовал. Учил твердой рукой не только шехзаде, но и янычар.
– Не гнушался.
– Да что там гнушался или не гнушался! Меч в руках крепко держал, потому и империя была. А ныне что?
От таких речей смутно становилось и жутко. Давно считали, что во дворце нет настоящей власти, султан сидит, как в своей Клетке сидел, – тихо и богобоязненно. А если крепкой власти в Топкапы нет, то трон не пошатнуть глупо.