— Нет, никакой ненависти у меня нет. Просто я очень сильно испугалась, а когда оказалось, что весь страх был зря, то разозлилась.
— Значит, ты не ненавидишь меня?
— Нет.
Лицо и глаза у него ожили, обрели своё обычное выражение, которое трудно прочесть полностью, но которое, тем не менее, не пугает никаким образом.
Ира хватила ртом воздух. Снова на мгновение возникло то же ощущение, как тогда, когда она хотела нанести удар ножом, а потом увидела кровавую царапину на золотистой коже и осознала, что именно чуть-чуть не произошло. Ощущение тошнотворного ужаса повторилось, словно она снова едва не убила маура.
— Ты испугалась за меня? Поэтому и рассердилась так? — предположил он таким тоном, словно это было чем-то невероятным.
— Как и за любого другого на твоём месте! Естественно, что в первую очередь пугаются за живого человека… сапиенса! Не за железяку же!
Она снова на него не смотрела.
— Ты хочешь есть?
Она кивнула, опасаясь возражать. Да, впрочем, и в самом деле проголодалась после стольких происшествий.
Он поднялся, отправился к столу и долго выбирал, что принести для неё.
8.
Ей было всё равно, что именно он принесёт, она просто лежала молча и ждала. Впрочем, после всего произошедшего ей, пожалуй, очень хотелось мяса. И какого-нибудь питья. И фруктов, разумеется. Она очень любила фрукты.
Он принёс ей со стола золотую сковородку, вазы с безе и яблоками и один из хрустальных «термосов».
На сковородке оказались её любимые домашние котлеты, приготовленные по особому, «ресторанному» рецепту — с чесноком вместо лука — и жареная картошка с грибами, а нутро искрящегося графина содержало в себе абрикосовый сок.
Она села на постели, поставила сковородку себе на колени, приняла поданные ей прозрачный стаканчик с соком и золотую вилку, украшенную изумрудами, и накинулась на еду. Ещё ни разу в жизни ей так зверски не хотелось есть, как сейчас. Она покосилась на Ирруора. Если он будет продолжать смотреть, как она ест, ей кусок в горло не пойдёт, но сказать об этом невозможно.
Он догадался сам и немного отвернул голову.
И снова подступившие рыдания перехватили ей дыхание и сотрясли тело.
«У меня манера бросаться словами, и оказалось даже, что не только словами», — она не сумела выговорить это вслух.
— Ира, не плачь. Царапина случайная, посмотри, от неё даже следа не осталось, — беспомощно произнёс Ирруор.
Ему хотелось обнять её, прижать к сердцу… Но любое прикосновение сейчас вызвало бы только слёзы или ярость.
Он забрал у неё пустую посуду, отнёс на место, вернулся и снова сел рядом. Она за это время успела свернуться клубочком поверх одеяла, подтянув колени к подбородку, и лежала с закрытыми глазами, будучи уже не в состоянии ни действовать, ни плакать, ни даже думать.