Кровоподтек шел по диагонали, начинаясь под шейными позвонками и заканчиваясь у самого основания грудной клетки, – черно-сине-розовая косая полоса, обрамленная «газонами» выцветшей желтизны. По обе стороны от синяка кожа на груди и животе почти до самого паха была в тонких красных прожилках от бесчисленных мелких кровоизлияний. Я заметил, как Хейворт разинул рот, когда я снял рубашку.
– А как конкретно это произошло?
– Я не знаю... собственно говоря... я даже не замечал этого до сегодняшнего дня.
– Каким, интересно, образом?
– Я не раздевался.
– Вы попали в дорожную аварию? – Он с подозрением посмотрел на меня. – Вас кто-нибудь избил?
– Ничего не помню.
Доктор отложил в сторону стетоскоп.
– Ничего не сломано, ничего не перебито, никаких опухолей. – Его скрюченные старческие пальцы медленно прошлись по моей груди, деловито прокладывая себе дорогу.
– Экстенсивная пурпура, – клянусь вам, я никогда не видел ничего подобного.
– Что значит «пурпура»?
– Кровоизлияние. Кровь, вырвавшаяся из своих обычных каналов и разлившаяся вокруг них. Вам больно, когда я делаю вот так?
Он чуть надавил мне пальцем на живот.
– Только если я рассмеюсь.
Доктор вздохнул:
– Я не могу настаивать, чтобы вы рассказали мне все, Мартин, но если бы вы рассказали, это бы нам помогло.
– Но послушайте, это вообще не имеет никакого отношения к тому, что произошло.
Даже если бы я попытался рассказать, откуда у меня этот синяк, Хейворт ни за что бы мне не поверил. Он человек приземленный, практичный, трезвый и в высшей степени разумный – он бы и слушать не стал дикие россказни о том, как невидимая, но чудовищная тяжесть пригвоздила меня к полу в жалком гостиничном номере на Сорок пятой улице.
– Мне надо выяснить насчет Анны, Билл. Поэтому я к вам и приехал. А вовсе не из-за этого дурацкого синяка. А вы мне ничего не рассказали.
– Вот как? – Он недовольно посмотрел на меня поверх очков. – Что ж, в таком случае прошу прощения.
Он, со своей закинутой назад головой и копной седых волос над большим и грустным лицом, производил едва ли не комическое впечатление. Разумеется, он был крайне встревожен тем, что я учинил. Он знал Анну еще девчушкой, он привык относиться к ней чуть ли не как к собственной дочери. Подозреваю, что он решил, будто я нарочно вытворил такое, чтобы досадить ей.
– С ней все будет в порядке, – мягко заметил он.
– Билл, ради всего святого!
– Она очень тревожилась за вас. Больше, чем из-за собак, во всяком случае поначалу. Когда она нашла в коробке... она решила, будто это какой-то маньяк... Простите, но именно так это и выглядело: как будто в дом вломился какой-то маньяк. И она боялась, что он убьет и вас.