– Может, позвать танцовщиц?
– В такое-то время? – Караджи-хан вскинул на него хмурый взгляд, осуждающе покачал головой. – Не увеселять себя надо, а молиться всевышнему… – Помолчав, добавил: – Тебе – больше других. Побил купцов и вовлек нас в пучину гибели.
– Купцов? О нет, достойный! Ты пригласил гостя в дом, а он заглядывает туда, куда постороннему смотреть воспрещено, хватает тебя за бороду, – гость ли это?
– Аллах великий, помоги нам выбраться на берег безопасности… И зачем я пришел сюда!
– Величайший не оставит нас в беде. Он приведет войско.
– Пусть аллах услышит твои слова! Мне нельзя было идти сюда. В Гургандже и дом, и дочь свою единственную оставил на гулямов. Если со мной что-нибудь случится, кто позаботится о ней?
– Ее зовут Фатима?
– Фатима. А что?
Фатиму Гайир-хан видел раза два перед своим отъездом в Отрар. Она удивила его тем, что была не похожа на своих сверстниц, любительниц хихикать, пряча лицо под покрывалом. Такими были все сестры Гайир-хана. А Фатима… Ее взгляд как бы отстранял человека, отодвигал его на расстояние. Она была недоступна. Может быть, поэтому и запомнилась.
– Этот дом пуст, – Гайир-хан повел рукой вокруг себя, – в нем нет хозяйки.
– Дочь у меня хороша. – Морщины на лице Караджи-хана расправились. – Аллах не наделил сыновьями. Одна она у меня. Все ей достанется. А я не бедняк. И род мой знатен.
«Ах ты, старый мерин!» – весело подумал Гайир-хан, вслух же сказал:
– И я не беден. И род мой – тебе ли говорить – один из самых знатных.
– Может быть, мы породнимся, – важничая, сказал Караджи-хан. – Я подумаю.
Гайир-хан еле сдержал смех. Эмир – медный дерхем, а хочет казаться золотым полновесным динаром. Долго жил, а ума не нажил.
Слуги принесли кувшин с водой. Омыв руки, эмиры вышли из дворца.
Толстые стены внутреннего укрепления, сбитые из глины, смешанной со скатанными речными камнями, возвышались над черепичной дворцовой крышей. У стен лежали мешки с мукой и зерном, укрытые полосами ткани. Гайир-хан успел свезти урожай со всей округи. Зернохранилища были забиты до отказа.
Голод не грозит осажденным. Они могут сидеть за стенами и полгода, и год, до тех пор, пока у неверных не истощится терпение и они не уберутся в свои степи или пока их не отгонит шах.
Перед эмирами распахнулись тяжелые, окованные железом ворота, и они выехали в город. В Отрар стеклось много народу. Расположились, кто где мог. На площадях, в переулках стояли палатки, шалаши, телеги, кучами лежали узлы, и по ним ползали дети. Тут же горели огни, женщины пекли лепешки, варили рис с бараниной. Синий чад плыл в небо.