Ромашкин вместе с Коноплевым и Голощаповым всю ночь провели на переднем крае – примеривались, где сподручнее брать «языка». Ночь была сырая, земляные стены полкового НП, куда они зашли перед рассветом, неприятно осклизли. На полу кисла солома, втоптанная в липкую грязь.
Разведчики промерзли, устали, всех одолевал сон. Ромашкин приник напоследок к окулярам стереотрубы. С радостью подумал о том, что ночная работа закончена, сейчас он вернется в свой теплый блиндаж, напьется горячего чая и ляжет наконец спать. И тут-то, чуть повернув трубу вправо, обнаружил фашистские флаги. Вначале один, потом еще несколько.
– Что бы это значило?
– Опять нам где-то морду набили, – мрачно сказал Голощапов. Острый кадык на его шее нервно прошелся вверх и вниз.
Ромашкин обратился к Коноплеву:
– Ты вчера сводку в газете читал? Где фрицы наступали?
– Я читал, – с прежним раздражением откликнулся Голощапов, – да чего в ней поймешь?
Ромашкину не хотелось ввязываться в спор с Голощаповым – характер у него «ругательный»: скажи о фашистах – станет их поносить, пойдет речь о чем своем – и своим достанется. А ведь судьба пока милостива к нему: весь сорок первый год продержался в полку, побывал во многих боях и окружениях, долгие часы провел в нейтральной зоне, но ни разу еще не был ранен.
Ромашкин позвонил в штаб, доложил о флагах. У дежурного трубку взял комиссар Гарбуз.
– Как ведут себя немцы?
– Тихо.
Гарбуз помолчал, потом сказал с нажимом:
– Учтите, день сегодня такой, ждать можно любой подлости.
– А что за день?
– Сейчас приду на НП, расскажу. Дождитесь меня там, пожалуйста.
Гарбуз всегда прибавлял: «пожалуйста», «прошу вас», «было бы очень хорошо». Все не мог перестроиться на приказной лад. И явно избегал, отдавая распоряжения, стоять по стойке «смирно» – понимал, что у него это выглядит смешно. Тем не менее, если уж Гарбуз сказал «прошу вас», каждый в полку готов был идти на все, лишь бы только наилучшим образом выполнить его просьбу.
И еще одно свойство было у комиссара – он мучительно смущался, когда приходилось обременять подчиненного неслужебным делом. Ромашкин видел однажды, как покашливал и мялся Гарбуз, прежде чем попросить об одной услуге интенданта, уезжавшего в Москву на курсы. А услуга-то была пустяковая, всего-навсего опустить его личное письмо в московский почтовый ящик, чтобы быстрее дошло оно до Алтая.
…Василий досадовал на себя за то, что доложил об этих чертовых флагах. Сиди вот теперь, жди Гарбуза, сон и отдых – насмарку. Однако комиссар явился скоро. Протиснулся в узкий вход и сразу заполнил весь НП. Поздоровался с каждым, кто был здесь, за руку – тоже старая гражданская привычка.