Эспадон? А почему вдруг вспомнился эспадон?
Привычная память, память бойца, быстро подобрала нужный образ.
Эспадон - оружие панцирной пехоты, самый большой из двуручных мечей, да и вообще из всего клинкового оружия, когда-либо изготовлявшегося человеком.
Широко применялся ландскнехтами, а также спешенными рыцарями. Вернее, самыми рослыми и могучими из ландскнехтов и рыцарей...
Сам он, Мак-Лауд, - под этим или под другим именем - не раз в своей странной жизни топтал пыль дорогами ландскнехтов...
Но - ни разу он не взялся за эспадон. Иногда ему приходилось терпеть из-за этого насмешки - хотя немного находилось охотников смеяться над ним!
А у находившихся - очень скоро пропадало такое желание. Иногда даже вместе со всеми остальными желаниями...
Но какой-то не вполне понятный страх вызывало в нем это оружие. Страх и отвращение. Словно означало оно причастность к чему-то темному, древнему, жуткому...
А так - клинок как клинок, вполне ему по силам. Не хуже, чем та же клеймора.
Клеймора... Традиционный двуручный меч шотландских горцев...
Как ни странно, память его, кажется, сохранила этот момент: отец, закрепляющий меч над колыбелью. Или это ложное воспоминание?
Наверное, ложное...
Только отчего же тогда помнится и то, что сказал отец в ту минуту?
...В руке героя,
что в путь решился,
В поход опасный
на вражью землю,
Сей меч не дрогнет:
не раз бывал он,
Клинок двуострый,
в потехе ратной!
И снова - как птичий крик, как далекий звон сечи - размеренно льется торжественная мелодия древнего речитатива:
...В крови откован
тот меч победный,
Лучший из славных
клинков наследных.
Во многих битвах
он был испытан,
Клинок - наследье
далеких предков,
Шлемодробитель,
кольчугоборец,
Поющий песню
в игре сражений...
Да, вовсе не похожа была музыка, звучавшая в отцовской речи, на заунывный рев волынок и трехструнное бренчание виолы. Не похожа на обычные песни хайлендской деревни Глен-Финен...
Музыка?
Окружающая действительность медленно доходила до сознания Мак-Лауда. Что с ним? Где он находится?
Все в порядке.
Он по-прежнему сидит в оперной ложе. А на сцене перед ним, приняв демонически-байроническую позу, высится певец, закутанный в плащ цвета воронова крыла.
Рука его столь же картинно романтическим движением легла на эфес бутафорского меча.
Вот оно в чем дело...
Старый человек усмехнулся, поудобнее устраиваясь в кресле. Вот что, оказывается, навеяло ему эти видения...
Он устало смежил веки. И тут же прошлое вновь обрушилось на него...
Или не прошлое? Или не видения это были, как не видением была память о Проекте?