Размышления о причинах его злости внезапно уступили место более важному соображению — Ройс Уэстморленд вел ее в свою палатку, а не в ее собственную.
— Я туда не пойду! — крикнула она и отшатнулась. Бормоча проклятия, граф наклонился и взвалил ее на плечо, как мешок с мукой, ягодицами вверх; длинные волосы Дженни свисали ему до колен. Непристойные смешки и довольные возгласы мужчин, ставших свидетелями ее публичного унижения, прокатились по всей поляне, и Дженни едва не лишилась рассудка от ярости и оскорбленной гордости.
В палатке он сбросил ее на пол, на груду меховых шкур, и встал, наблюдая, как Дженни, с трудом выкарабкиваясь, садится, потом поднимается на ноги, поглядывая на него словно маленький, загнанный в угол зверек.
— Если вы обесчестите меня, клянусь, я убью вас! — прокричала она, внутренне сжимаясь от гнева, превратившего его лицо в сталь, а глаза — в сверкающие серебряные бляшки.
— Обесчещу вас? — с едким презрением переспросил он. — Плотская страсть — самое последнее желание, которое вы сейчас способны во мне пробудить. Вы останетесь в этой палатке потому, что она усиленно охраняется, а я более не намерен утруждать своих воинов поисками вас. Кроме того, теперь вы в центре лагеря, и если решите бежать, мои люди вас схватят. Ясно?
Она метнула в него сердитый взгляд, храня каменное молчание, и упрямый отказ подчиниться его воле еще больше взбесил Ройса. Сжав кулаки, он подавил злость и продолжал:
— Если вы совершите еще один акт непослушания по отношению ко мне или кому-либо другому в этом лагере, я самолично превращу ваше существование в истинный ад. Вы меня поняли?
Глядя в застывшее грозное лицо, Дженни нисколько не сомневалась, что его слова не расходятся с делом.
— Отвечайте! — грозно приказал он. Понимая, что он раздражен до предела, Дженни пер» вела дыхание и кивнула.
— И еще… — начал было он, но резко оборвал фразу, словно за себя не ручался, повернулся, схватил со стола графин с вином и уже принялся пить, как в палатку вошел его оруженосец Гэвин. В руках у Гэвина было полно одеял, которые он забрал из палатки леди, стал раздавать солдатам и неожиданно обнаружил, что они не починены, а изрезаны. Лицо юноши являло собой образчик сердитого недоверия.
— Что с тобой, черт побери? — гаркнул Ройс, и его рука с графином застыла в воздухе.
— Одеяла, сир, — проговорил слуга, обращая укоризненный взгляд на Дженни, — она их изрезала вместо починки. Люди под ними и без того мерзли, ничего более не имея, а теперь…
Сердце Дженни глухо забарабанило в непритворном испуге, когда граф очень медленно, очень осторожно опустил графин на стол. Он заговорил, и голос его превратился в скрежещущий от злости шепот: