Однако эйфория развеялась до обидного быстро. Уже через несколько дней я снова стал проваливаться во всё более долгие срезы. «Алга-Импорт» расцветала на глазах. Тэтчеровна заботилась о своем бизнесе, никогда не оставляя его без контроля надолго. Иногда мне казалось, что она давно пользуется рутинатором – иначе откуда обычной немолодой тетке взять столько энергии и упорства, чтобы изо дня в день тянуть лямку – пусть и директорскую, из мягчайшей кожи ручной выделки, сшитую по лекалам от лучших дизайнеров мироздания, но всё же…
А я понемногу приходил в себя. Жизнь проскальзывала вперед на ускоренной перемотке – ровно в том темпе, чтобы мне было нескучно. И вне рутины я тоже стал быстрее, резче, легче на подъем. Почти разучился нормально писать – пальцы не поспевали за мыслью, и приходилось лепить одну к другой первые буквы слов, выкидывая остальное. Расстановка слов в предложении – тоже достаточно предсказуемая вещь. Каждый охотник ж. з., слезами г. не п., поспешишь – л. н.
Вне действия рутинатора я стал хуже и меньше спать – не успевая устать за день. Сначала боролся с бессонницей, пытался потихоньку возиться с Мостом, но мелкие детальки и кропотливое копошение с ними уже не давали былого удовольствия – результат, маячивший впереди, волновал меня куда больше, чем процесс. Я снова ложился, прилежно закрывал глаза, считал слонов, даты, деньги, фуры, овечек, ворон, километражи, а когда это надоедало, просто-напросто запускал рутинатор. Уж дублер-то четко знал, что такое крепкий и здоровый сон.
Я едва смог проснуться, когда однажды ранним утром, опередив будильник, зазвонил телефон. Гуля, сняв трубку, вдруг странно замолчала, и это молчание бесцветным облаком расползлось по комнате. Даже сквозь сон я почувствовал, что через телефонный кабель в дом просачивается беда. Потом Гуля резко и сильно затрясла меня за плечо, сунула трубку к уху и непонятно пояснила:
– Это про Гарика.
Я слушал безжизненный мужской голос, а сам пытался вспомнить, видел ли я раньше хоть раз Гарикова отца. Эти размышления хоть как-то отделили меня от сути того, что говорил незнакомый человек. Трасса на Усть-Каменогорск. Плохая видимость. Под откос. Мгновенно. Прощание в четверг. От морга отъезжаем в девять. Да, будем с женой.
Гарика хоронили на Кенсайском – в могилу деда. Сутолока на посадке в «пазики», десять километров негромких разговоров и ощущения безвозвратности времени… Мы дразнили его Рыжухой, прятали его учебники, морщились, когда родители ставили нам его в пример. Умничка! Такой умничка! А после школы многое сделалось неважно, быстро забылось, развеялось. Отличники мыкались без работы, двоечники матерели и брались за ум или за пистолет, троечники тихой сапой, на упорстве или на фарте, выбивались в бизнесмены да в чиновники. Все постепенно пристроились, нашли свою дорожку и двинулись кто куда. Дорога Гарика оборвалась где-то на пути в Усть-Кам, разом и навсегда, и теперь оставшиеся озирались, словно не решались спросить друг друга: а в чем тогда был смысл всего? Учебы, шахматной школы, репетиторов, практики, усердия и стараний, маленьких побед и крошечных шагов вперед…