Марушино капище располагалось близ границы города, у мрачного озерца с заболоченными берегами, обильно поросшими клюквой да морошкой. Место это окружали сухие, мёртвые деревья; недалеко от берега над водой возвышался горбатый островок-холм, соединённый с землёй деревянным мостком. Островок ощетинился в небо бревенчатым частоколом, окружавшим место поклонения, на самой высокой точке которого торчал огромный деревянный идол с волчьей головой. Под ним располагался жертвенник, сложенный из пестревших пятнами лишайника каменных глыб. В частоколе имелись ворота без створок, но с двускатной кровлей. Цветанка видела это капище только пару раз в своей жизни, да и то издали, спеша убраться из этого места, наводящего жуть и изобиловавшего стаями злобных, чрезвычайно прожорливых комаров.
Когда они с бабушкой вступили на мосток через угрюмую коричневатую воду, в воротах показался высокий старец с белой бородой по пояс, одетый в мохнатый плащ из собачьих шкур. Голову его венчала шапка с пёсьей мордой, а опирался он на посох с набалдашником из собачьего черепа – такого же, какие украшали и кровлю ворот. Цветанка устала хлопать на себе кровососов, а вот старца они почему-то совершенно не трогали, да и на бабушку не садились.
«Что ты здесь забыла, Чернава? – неприветливо спросил старец, остановившись в воротах и давая понять, что внутрь никого не пропустит. – Ушла отсюда сорок лет назад – так нечего и возвращаться. Маруша не принимает назад тех, кто отрёкся от неё!»
«Я и не собиралась возвращаться, Барыка, – ответила бабушка. – Хочу лишь сказать тебе, что невинной кровью ты город от мора не спасёшь… Только жизни юниц загубишь, а хмарь сделаешь сильнее. А она-то и есть источник напасти!»
«Иди прочь, отступница, – отрезал волхв, сверкнув чёрными, словно затянутыми смоляной плёнкой глазами. – Дух Марушин гневается на тебя… А гневя его, ты людскую горесть и болезнь только усугубляешь! Прочь! Завтра перед рассветом тринадцать дев будут принесены в жертву, и ты не сможешь этому помешать».
Из-за его спины показалась чёрная морда огромного зверя – почти такого же, какой приходил Цветанке в снах, только тот был белый и полупрозрачный, а этот – чернее ночи и вполне живой, из плоти и крови. Мягко ступая широкими лапищами, чудовище надвигалось на Цветанку с бабушкой и с каждым шагом роняло из оскаленной пасти тягучую слюну. Из его жёлтых глаз струился ледяной шепчущий ужас, завораживающий и обволакивающий, как слизь, и превращающий ноги в две каменные неподвижные глыбы. Горло зверя непрерывно урчало угрожающим «гр-р-р-р».