С каждым порванным листом внутри Леонида все каменело, сжималось в давящий свинцовый комок.
Наконец папка опустела и она как-то странно поразила Леонида своей пустотой. Более четырех лет наполнял он ее по крохам, и вот перед ним пустые корки, откинутые клапаны, перекрученные и засаленные от долгого употребления тесемки, — все это оболочка, лишенная плоти.
Леониду почудилось, что не папку опустошил он, а самого себя. В смятении уставился он на дело рук своих — на корзинку, доверху набитую тем, что еще час назад было диссертацией. Углы бумаги торчали между прутьев корзинки, отчего она походила на большого белого дикобраза.
Итак, он, Леонид, уходил из науки. Он знал немало примеров того, какими трудными дорогами приходили в науку ее подлинные творцы, но как уходят из науки на его памяти примеров не было.
Леонид заставил себя подняться на ноги. Несколько шагов до двери потребовали от него немалых усилий. Он покосился на зеркало и не сразу узнал свою растерянную физиономию с печальными ("коровьими" — как он их сам называл) глазами. И все продолжал топтаться у двери, не решаясь выключить свет, хотя рука его уже нащупала выключатель.
Его удерживала корзина с обрывками бумаги.
Обращенная в груду бумажных клочьев, диссертация неожиданно обрела какую-то неведомую власть над Леонидом, какой-то новый и очень важный для него смысл, не имеющий отношения к той сути, которая была изложена на двухстах шестидесяти трех отпечатанных на машинке и ныне покоящихся в мусорнице страницах.
Раскаяние в совершенном?
Нет, никакого раскаяния Леонид не испытывал. Окажись сейчас диссертация снова целехонькой, он бы, не задумываясь, снова уничтожил ее, вот так же — листик по листику.
Что же тогда произошло, пока он уничтожал диссертацию? Какие подспудные мысли ворочались в это время в его голове? С чего это навалилось на него мучительное и тревожное беспокойство, страх потерять что-то действительно ценное, без чего жизнь может оказаться лишенной всякого смысла?
Леонид поежился, представив себе, какой переполох на кафедре вызовет его поступок! А как будут изумляться его друзья, как заахают его многочисленные братья, сестры, тетки, дядья. Не говоря уже о родителях. И ему стало совсем уж худо от предстоящего объяснения с Инной, женой, — ох, какие сделает она глаза, как прижмет свои узкие музыкальные ладони к щекам. Еще бы! Инна и во сне видела своего молодого муженька в ученом звании. Но иначе поступить он не мог.
Да, не мог.
То, что случилось сегодня, зрело в нем подобно злокачественной опухоли все четыре минувших года. Чашу терпения переполнил разговор с Варанкиным, научным руководителем Леонида.