Женщина надела свои белые одежды, подошла к чану с водой, посмотрелась в него, взмахнула руками, превратилась в белого Лебедя, через дымоход в чуме вылетела на улицу и улетела далеко-далеко, в ту сторону, откуда прилетали белые Лебеди.
Долго ждал ее старый охотник, но так и умер, не дождавшись её.
Вот и я думаю, почему же она улетела? Значит, не дал ей охотник того, что называется домом, гнездом, которое бережет любая птица, не стал для нее необходимым ежесекундно и ежеминутно, или все же натура Лебедя пересилила ее?
Кто даст на это ответ? Нужно ли женщину все время держать взаперти и сторожить ее? Все равно она найдет свои прежние одежды и сделает так, как она захочет.
А мне кажется, что женщину надо всегда уважать и любить, и не делать никаких обид, даже если она приготовит невкусный обед. Но и женщина должна знать, что если она уйдет, то Солнце так же будет вставать утром и заходить вечером, так же будет журчать вода и цвести цветы, много цветов, и каждое утро эти цветы будут благоухать нежным ароматом, а к вечеру спрячут свои уставшие лепестки в плотные бутоны. И все эти цветы цветут только для того, чтобы их сорвал мужчина и подарил женщине.
Вот тогда эти белые одежды будут лежать на самом видном месте, напоминая о том, что в доме короля живет королева.
Как отец мой подстригался
У нас, однако, отец всегда своих сыновей сам подстригает. Подстригательное дело нехитрое: наточил нож поострее и обрезал волосы, которые длинными выросли. Если нож шибко острый, то и подбрить можно. Техника и до нас добралась, сейчас ножом не подстригают, ножницы есть, а кое-где пришли и машинки подстригательные ручные. Есть блестящие, красивые, но волосы не стригущие, фабрику называть не буду, чтобы рекламу этой фабрике не делать, а есть и те, которые не шибко блестят, но стригут все, и волосы, и нитки, и веревочки, и китовый ус подрезать можно, и бахрому на кухлянках. Хорошие машинки, только написано там не по-нашему – Solingen. Немцы после войны от нас этими машинками откупались.
Суть, однако, не в этом. Поехали мы с отцом как-то в поселок. Поселок большой, на берегу моря, цивилизованный, там даже ресторан есть. Мы тоже ходили. Я так считаю, что выпить и закусить где-нибудь на завалинке намного дешевле и душевнее, чем в этом ресторане. Давай, – говорят, – раздевайся. Вообще с ума сошли, что я, совсем голый, среди людей одетых сидеть буду. Если я кухлянку сниму да останусь в своей рубахе, то им удовольствие устрою такое, что только крепким табаком и перебить можно.
Ну, про кино я тоже говорить не буду. К нам кинопередвижка приезжает. Экран натянет на мачту радиостанции и кино крутит. Хорошо, однако, сидишь, вокруг звезды, а среди звёзд люди ходят, вино пьют, танцуют, целуются, друг в друга стреляют, или акула за ними по океану гоняется, к нам во льды загоняет, чтобы лодку им поломать и подмороженных скушать. Вот страсти-то.