От китайского у меня осталось умение писать иероглифы, говорить, читать и писать, и не более, в остальном я остался гражданином своей родины, хотя иногда в компании я люблю, подняв рюмку, с видом философа процитировать стихи китайских современников Хайяма.
Среди цветов поставил я кувшин с вином
И одиноко пью вино, и друга нет со мной,
Но в собутыльники луну позвал я в добрый час
И тень свою я пригласил, и стало трое нас.
Кроме того, я до сих пор не женат. Почему? Да пока я не нашел себя. Не сделал того, что прославило бы мое имя или, хотя бы, сделало известным среди своего окружения, например, в университете. Я был пока обыкновенным преподавателем, каких много, учил студентов премудростям китайского языка, грамматике, иероглифике. Показывал им, как писать иероглифы так, чтобы они были соразмерными, красивыми и понятными. Враспев произносил сложные слова, как например, тху-шу-гуань. Всего-навсего – библиотека. Состоит из трех частей. Тху – башня. Шу – книга. Гуань – учреждение. Получается учреждение по хранению книг в высокой башне. Первая часть слова произносится первым – ровным – тоном, вторая часть вторым – восходящим – тоном, а третья часть третьим – нисходящевосходящим – тоном. Вот и попробуйте пропеть это слово, потому что выговорить его сразу никому не удается.
И представьте себе, если бы я еще был женат? Разве я смог бы вести преподавательскую, исследовательскую работу и одновременно уделять необходимое внимание жене? Никогда. Поэтому мне хватало приходящих женщин, благо вся жизнь была у меня впереди.
Я уже был уверен в том, что могу задавать точное время из нашего прошлого и производить видеозапись события, происходившего в месте с определенными географическими координатами. Я начал было составлять список загадок истории, на которые и до сих пор нет однозначного ответа, но бросил это делать, потому что счел это занятие неблагодарным для потомков.
– Почему неблагодарным? – спросите вы.
И будете правы в своем вопросе, потому что ответы на многие вопросы находятся в архивах. До революции было как-то не принято пускать сильно любопытных людей в архивы государственных дел. После революции все архивы засекретили, чтобы проклятые буржуины не выведали страшную тайну, с помощью которой они смогли бы нас уничтожить. Поэтому были секретны данные о ценах на молоко в Тамбовской области и ценах на сливочное масло в Костромской, о ценах на ржаной хлеб в Сибири и об отношении людей к своим правителям. Сейчас тоже не во все архивы нос сунешь, особенно в партийные архивы, которые и тогда были под грифом «особой важности» и сейчас находятся под таким же важным грифом секретности.