— Да, опоздали, профессор уже там…
Евгений поднялся на холм, чтобы отдать последний долг профессору, а Шайба стоял во дворе и злорадно цедил ему вслед:
— Иди, иди. Мертвые молчат…
В архиве Живана не нашли того, за чем приехал Евгений. Нашли только черновики, обрывки мыслей, но и этому Евгений был рад, считая, что профессор просто не успел закончить свою работу. Евгений знал, с каким нетерпением ждут его в Замысловичах, но не спешил домой, он хотел вернуться с готовым планом, и для этого несколько дней и ночей просидел над черновиками Живана. Шайба выказывал себя на редкость добрым, помогал Евгению, а в душе радовался каждой его ошибке. Наконец Евгений повез домой далеко не все то, что было у профессора Живана, и Шайбе уже снились лавры, какие он пожнет на чужом горе. Когда имеешь дело с водой, то малейшее отклонение может погубить целый район… Вот он, Шайба, и явится спасителем.
Все эти дни Евгений видел на письменном столе покойного Живана Зоину фотографию. Зоя как будто пришла сюда из своего леса, чтобы напомнить профессору, что он не один на свете, что у него есть большая родня. Прощаясь с нею, Евгений вспомнил о ее письме, которое уже никогда не будет прочитано. Он увидел на нем отпечатки Зоиных пальцев — какое-то теплое, нежное, до сих пор незнакомое ему чувство охватило его и не покидало долго-долго, всю весну… А в небе о чем-то пели неугомонные жаворонки…
Не все становится прошлым
Люди, как птицы, всегда радуются весне, и больше всех радовалась ей Зоя. Ей надоела скучная зимняя жизнь — она рвалась на волю. На целину Пороша ее не пустил и сам не поехал. В бригаде Карпа Силы Зое тоже казалось тесно. И вот когда Артем Климович объявил о своем отряде, раньше всех пришла к нему Зоя Мизинец. Лицо у нее чуть заметно расплылось, губы как-то обмякли и только в глазах все еще горел безудержный девичий огонь. Голосом, полным спокойствия и усталости, она попросилась в отряд. Артем Климович смерил ее прищуренным глазом, улыбнулся по-отцовски и ответил:
— Беременных не беру. В бригаде тебе будет легче. Да и Пороша не согласится отпустить тебя на все лето.
Она вышла обиженная и насупленная. Вернулась в бригаду и жила там наравне со всеми, скрывая свою беременность.
Зоя была не из тех, что сдаются после грозного слова. В ней еще было много нерастраченного девичьего жара, и она смотрела на жизнь чуточку не так, как смотрят другие в ее положении. Своего Порошу она считала теперь самым близким другом, но в то же время немножко побаивалась «семейной неволи». Может, из гордого леса вынесла она свои странные взгляды на жизнь, а может, с поля, которое не любит, чтобы его приневоливали, — во всяком случае, другая на ее месте, может, сразу сожгла бы за собой все мосты, чтобы никогда больше не возвращаться в свое сказочное прошлое, а Зоя оглядывалась на них с решимостью и надеждой. И правда, кто может запретить ей любить Евгения? Когда он приходит на Вдовье болото, она снова чувствует себя девушкой и невольно вынимает из кармана свое девичье зеркальце. Утешала себя тем, что скоро она похорошеет, сойдут пятна с лица. Она представляла себе тайные свидания с ним, рисовала себя в объятиях любимого, мечтала и совсем забывала, что она на работе. И казалось ей, что она засевает Вдовье болото не кукурузой, которую могут выклевать вороны, а чем-то вечным, великим, ну, хотя бы своей любовью. Чертежник на бумаге не смог бы вычертить таких точных квадратиков, какие чертила она на земле. Евгений останавливался на меже и, завороженный, долго любовался ее работой. А вечерами, когда люди расходились с поля и она тоже, усталая, опаленная горячим ветром, отправлялась домой, Евгений догонял ее и провожал почти до села. На лугу зацветала калина, и они подолгу простаивали у куста и, может, завидовали калине — их любовь ведь так и не зацвела… Однажды Зоя вернулась домой поздно ночью.