— Ты знаешь, я подучу Карпову Марийку, сделаю ее головою вместо Бурчака, а потом скину ее и сам стану. Теперь мне главное натравить Мурова на Бурчака. А натравить можно, славные козыри имеются.
— Ой, Филимон, у тебя козырей всегда много, а как дойдет до дела, то с шестерками сидишь, — причитала Настя.
«Причитай, причитай, — думал Товкач. — Может, меня сразу после Бурчака выберут. Тогда я Марийку в поле — если ты Герой, то покажи, что Герой, а себе возьму такого заместителя, чтоб он никогда не мог стать головой вместо меня. Тогда я вечный голова. Товкач, Настуся, для того и родился. Вечный голова!» Каждый раз, когда он мысленно выбирал себе заместителя, его выбор падал на Романа Колесницу, который бригадирствовал в Ковалях. «Это человек темный, — думал о нем Товкач, — и никогда не выбьется в председатели».
Словом, все шло как следует, «вечный голова» ждал случая спихнуть Бурчака с помощью Марийки, как вдруг районная газета объявила всему району, что его, Товкачева, дочка убежала с целины. Настя не умела писать, но читать могла и тоже прочитала про свою Василинку. Читала по складам и плакала. Просила Филимона, чтобы он написал Василинке, и он написал дочери теплое отцовское письмо. И скоро пришел ответ на это письмо. И стало ясно, что Василинки нет ни там, ни тут.
Затосковала Настя, тяжко, как только может затосковать мать по дочери. Страшное подозрение закралось в Настину душу, и она часто поглядывала на Филимоновы руки, нет ли, случайно, на них дочерней крови. С тех пор как его сняли с председателей, с ним творилось что-то неладное. То встанет и уйдет куда-то среди ночи, то начнет говорить со сна такое, что Насте страшно становится. Однажды слыхала она его разговор с Грицем Пропажей:
— Ты, Гриць, закутайся в белое рядно и стань на дороге… Я запрягу ему молодых коней, и когда он будет возвращаться ночью из Несолони, бросишь это белое рядно коням под ноги. Не жалей коней, кинь, и тогда я стану головой, а тебя, Гриць, кладовщиком сделаю. Кидай, чего же ты стоишь, как белый ворон! Кидай, гадина!
— Филимон, Филимон! — разбудила его Настя. — Что ты говоришь?
Он раскрыл глаза, сказал:
— Ничего, это тебе показалось, — и заснул.
Теперь Настя припомнила этот разговор, припомнила много других разговоров, и страшное подозрение еще крепче укоренилось в ней. Тайно от Филимона она обшарила ближний лес, от Талаев до самой станции, но никаких следов не нашла… Филимон как-то спросил ее:
— Что с тобою, Настя? Ходишь ты как пришибленная.
Она заглянула ему в глаза отчужденно, со страхом.