Посчитала и деньги. Товкач удовлетворенно подкрутил усы и вышел на кухню.
— Настя, будет твой Филимон председателем! Чтоб я так жил, будет! — Надел шляпу и собрался уходить.
— Куда, Филимон? — спросила Настя с порога. — Куда на ночь глядя?
— В Ковали, к Роману.
— Ой, Филимон, сейчас так строго. Не ходи, Филимон!
Но заманчивая мысль так глубоко засела в голове Товкача, что он не мог не выложить ее Роману Колеснице.
— Роман, — тихонько постучал он в окошко. — Это я, Товкач.
— Какой нечистый принес тебя в такую пору? — отозвался Роман за окном. Он долго не мог зажечь спичку, а Романиха ворчала на печке. Наконец Роман засветил керосиновую лампочку и, кряхтя, открыл дверь. Оглянувшись, не следит ли кто за ним, Товкач вошел в хату.
Удивился: хата старая, покосившаяся, и в ней не так уж много добра: деревянная кровать грубой работы, старый стол с резными ножками, источенными шашелем, длинная дубовая скамья от стены до стены, и, — единственное, что заметил Товкач нового, — сундук, тяжелый, лакированный сундук с замком, не меньшим, чем на колхозной кладовой. «Ага, голубчик, — поймал его Товкач. — В сундук все сложил, а остальное у тебя так, для отвода глаз». Рыжий Роман в чистом исподнем сел на скамью и спросонок чесал шею. Возле печи стояли его знаменитые сапоги, смазанные дегтем.
— У тебя из чужих никто не ночует? — спросил Товкач.
— Нет никого. Когда был председателем, ночлежники частенько докучали, а сейчас спокойно. Теперь все в Замысловичи, а в Ковали никто и не едет. Захирело село, иногда даже страшно становится — как будет дальше?
— Слушай, Роман, ты хозяин и я хозяин. А руководит нами такой недоросток, что я не раз думал: до чего мы дожили, Роман? Какой-то Бурчак командует нами, вершит делами в таком большом хозяйстве. Я считаю, это ненормально.
— Конечно, ненормально, — вставила Романиха с печки. — Ему с моим Романом вовек не сравняться. Это хозяин, а то что? Где мой Роман шаг ступит, там Бурчаку три дня ходить.
— Так вот слушай, Роман, дальше. Надо скинуть Бурчака с председателей.
— Романа выбрать председателем! — свесилась с печки Романиха.
— Цыц, дура! — прикрикнул на нее Роман. — Твой голос этого не решает.
— Это уже народ скажет, — утихомирил их Товкач. — Тут главное — Бурчака столкнуть. А столкнуть его надо таким образом. Слушай меня, Роман, внимательно. Бурчак наобещал много: и хлеба, и денег, и даже сала собирался дать. Словом, такой трудодень закатил, что нужно весь колхоз раздать и то не хватит. А наше дело маленькое: сказал дам — так давай, черт тебя подери! Я знать ничего не хочу! Давай — и точка! А дать не так легко. Я подсчитал все доходы, и получается как раз половина того, что он обещал. Это же хозяйство! Сколько всяких усушек, утрусок, пропаж всяких сколько?! А он, дурак желторотый, этого не понимает. Хорошо, если хоть половину выполнит из того, что наобещал. Мы с тобой с запасом, нам ничего, а людей, голубчик, это беспокоит.