безосновательно. А в такой ситуации лучше быть под защитой мужчины. Но у вас,
я понял, все в порядке, вас батюшка не даст в обиду, верно?
– А за что же конкретно обижен на меня ваш Ревякин? – стараясь не выдать
тревогу, язвительно осведомилась Алина.
Егор, не обратив внимание на этот сарказм, обстоятельно пересказал ей
свой разговор с бывшим одноклассником, добавив от себя, что Колька никогда
сентиментальным не был, тем более сейчас, и ему по фигу, кто перешел ему
дорогу – тетя, дядя, мальчик, девочка, наказывать будет без разбора и
послаблений.
– И вы у него на прицеле, – подвел он итог. – Как человек основательный, он
начал с того, что собрал о вас все возможные сведения, а не только номер
домашнего телефона. Я читал не подряд, не переживайте.
Алину передернуло. Как это оказывается противно – когда тебя раздели и
рассматривают. Отношение к собеседнику у нее от этой новости не исправилось.
– И в связи с этим он просил вам передать…
– Я поняла. «Верните вещь, женщина». Но у меня нет никакого настольного
письменного набора, Егор!
– Ну, я его почти убедил в этом, но с Колькой нет никаких гарантий. Вы ведь
говорили, что хорошо знакомы с Сашкиной женой? Вдовой, я хотел сказать. Может,
она поищет там у себя в квартире? Вдруг найдется что-нибудь.
– Да, – произнесла задумчиво Алина, – может, и найдется.
А сама подумала, что вряд ли. Вспомнила магнитофонную запись с голосом
этого самого Сашки. Он тогда ясно сказал «гниде» Додику, что «ее» спрятал
хорошо. Значит, скорее всего, не в квартире.
А вот если рассмотреть вариант… Может ли быть, что в том разговоре речь
шла о какой-то другой вещи? Может, но вероятнее, что все же об этой.
В таком случае, откуда письменный набор мог оказаться у Шурика, прежде
чем он его хорошо спрятал? Егор говорит, что не Шурик был на квартире у его
учительницы, а кто-то другой. Кто? Загадочный Додик? Как хоть его зовут по-
человечески?..
Притянуто за уши, конечно. Этим вором мог быть он, а мог быть совсем
даже кто-то третий. Но допустим, все-таки Додик. Допустим, это он увел предмет
антиквариата у Дорошиной, а Шурик потом изъял его у Додика.
Зачем? Что в этой чернильнице такого, отчего такие страсти? Если Шурик
сам захотел нагреть на ней руки, то уж точно не стал бы своему подельнику в этом
признаваться, а сбыл бы товар по-тихому и все. Хотя, возможно, что Шурик так
понимал справедливость. Типа, доля мала, вот и забрал себе. Вроде бы речь о
деньгах там шла тоже.
Кстати, тетя Тамара сказала, что они коллеги. Надо будет ее
порасспрашивать.
Что он там говорил еще? Вроде, про пузырек какой-то.