С момента появления на дирижабле Билькинса, Зуль почти не показывался в общих помещениях. Однажды в поисках нужной ему книги Зуль вышел в салон и принялся рыться в шкафу. Он совершенно не обратил внимания на человека, сидящего в углу за работой. Но, когда взгляд его упал сзади на сидящего, доцент уловил в очертаниях головы что — то знакомое. Перед ним была спина с могучими плечами и крепко поставленной между ними на короткой шее головой. Зуль мог поклясться, что он знает эту голову, но из памяти выпала какая — то деталь, с которой должно ассоциироваться представление об имени владельца. Зуль рылся в памяти, но напрасно он старался представить себе лицо сидящего. Оно упорно ускользало. Чего — то, какой — то мелочи не хватало, чтобы его вспомнить. И вдруг Зуль вздрогнул. Сквозь тишину коридора до него донеслось пение передатчика из радиокабины. Доцент взглянул наискосок через темный коридор и в светлом квадрате двери увидел склоненную голову с надетым на нее блестящим обручем наушников. На один момент Зуль прикрыл глаза, стараясь отогнать от себя слишком реальную галлюцинацию. Вот мелочь, нужная ему, чтобы совершенно ясно представить себе всю картину, при которой память навсегда зафиксировала голову, так уверенно посаженную на крепкой шее между могучих плеч. «Наутилус». Светлый квадрат двери в радио — рубку. Вебстер, настраивающий станцию для передачи его», Зуля, невинной семейной депеши… «Невинная семейная депеша», — мысленно повторил Зуль свою тогдашнюю фразу.
Человек в углу прервал писание. Зуль поспешно швырнул книгу в шкаф и выскочил из кают — компании. Пробегая к себе, Зуль не заметил того, что едва не сбил с ног ошарашенного такой поспешностью капитана. Старик прижался к переборке и долгим изумленным взглядом проводил доцента.
Простояв еще минуту в нерешительности, Хансен прошел к кабине Зарсена и откинул портьеру.
— Зарсен, дружище. Я пришел к вам, чтобы поделиться своими сомнениями.
Зарсен вскочил со стула и обеспокоенно уставился влюбленными глазами в грустное лицо старика. Хансен сел и задумчиво покачал головой.
— Подумайте, что у нас теперь получилось, Зарсен.
— Ноев ковчег, херре.
— Да, мой милый, если хотите, именно Ноев ковчег, но какой! В этом замечательном ковчеге собрались такие звери, которые не только не могут совместно делать дело, но которых просто нельзя подпускать друг к другу. Посмотрите — ка: Зуль в буквальном смысле слова ненавидит американских геологов; в свою очередь он, по моему мнению, имеет все основания опасаться таких же чувств со стороны Билькинса. Я уже не говорю об этом радисте с «Наутилуса», с которым я не хотел бы сводить Зуля. По — моему, между ними не все в порядке. Затем возьмите это происшествие с Литке, к которому мы до сих пор не имеем ключа. Но если допустить хотя бы на один момент, что он действительно не мог сам свалиться в люк, как утверждают в один голос все немецкие офицеры, то какие откровения ждут нас еще при его выздоровлении? Наконец, Йельсон, наиболее спокойный из всех пассажиров. Этот тоже как — то косится на Зуля и, не скрою, при упоминании и вашего имени тоже настораживается, Что же получается? Зарсен, дорогой мой, за все мои путешествия я впервые оказываюсь в таком положении: иметь совершенно исключительный состав научных работников и лучших полярных пилотов мира на борту — и не иметь возможности предпринять ни одного шага. Да что же это такое?