— То вы стали бы туда вагонами ввозить ваши фальшивые червонцы, генерал? — насмешливо спросил Литке.
Старичок испуганно вскинулся и вытянул к накрахмаленной фигуре соседа дрожащие старческие руки, точно силясь закрыть ему ладонями рот.
— Ш — ш–ш… Как вы можете? Нас услышат, — испуганно зашипел старик.
Литке криво усмехнулся.
— Из — за чего такой испуг, ваше превосходительство? Ведь это секрет полишинеля, эти ваши пресловутые червонцы.
В разговор вмешался советник.
— Перестаньте, господа. Давайте лучше выпьем. Эй, обер, бутылку купферберга.
Через минуту, поднимая пенистый бокал, рассыпающий вокруг себя золотые искры, Риппсгейм провозгласил:
— За наш общий успех. по-видимому, наши интересы не расходятся, а если и расходятся, то не во многом.
— Н — да, — протянул Литке и поглядел на свет свой бокал, — в этом сверкании есть что — то, что напоминает мне бледное золото полярного солнца.
Маневич грустно склонился над своим фужером. По его морщинистым обвислым щечкам опять побежали две крупных пьяных слезы. Посмотрев на него, советник спросил:
— Скажите, генерал, почему вы, русские, так много плачете, выпив немного вина?
— Вы никогда не поймете причины наших слез. Особенно теперь. Разве вы можете понять русскую душу? Смотрите, не я один плачу, вы видите, даже по этому бездушному стеклу бегут алмазные слезы. — Маневич провел пальцем по отпотевшей поверхности бокала. — Этот бокал напомнил мне слишком много. Когда — то наш царь, русский царь, не признавал иного напитка…
— Вероятно, и ему и вам было бы лучше, если бы он признавал чистую воду, — добродушно заметил советник.
— Господа, мне не до шуток, — с пьяной торжественностью возразил старик. — Я пью за… — опираясь на столик и уронив сзади себя стул, он встал. — Я пью, господа, за ту широкую брешь, которую вы пробьете в китайской стене, воздвигнутой большевиками вокруг нашей родины. Я пью за единственно законных хозяев русской земли, которые войдут через эту брешь. Под музыку, под пушечные выстрелы… сто один выстрел, господа… сто один…
Гисер — Зарсен отбросил в сторону карандаш и сердито уставился в белое поле карты. До Новой Земли оставалось не больше полусуток полета. На остановку там для приема на борт нескольких упряжек новоземельских лаек— времени уйдет совсем немного. А после того «Граф Цеппелин» продолжит свой путь прямо к берегам Северной Земли, нанесет на карту ее северную оконечность и оттуда в сектор недоступности, до сих пор заполняющий белым пятном значительную часть карты полярного бассейна. Таким образом, та точка, где находится Зуль, останется в стороне. Бедный старик замерзнет или умрет с голоду. Норвежские угольные заявки на Земле Недоступности останутся непоставленными, а вместе с тем и обусловленные акции его, Гисер — Зарсена, как награда за проведение операции, окажутся не чем иным, как воздушным замком, построенным хитрым Андерсеном. Под сосредоточенным взглядом Зарсена на гладкой поверхности морской карты стали вырисовываться черные норы шахт и перекрещивающиеся коридоры штолен. Белое поле стало набухать горами черного угля. По карте задымили проворные норвежские угольщики. А там, далеко, у изрезанных глубокими фиордами берегов милой Норвегии, угольщики поплыли прямо в просторный кабинет крупного акционера самой северной из угольных компаний Гисер — Зарсена. И сам Гисер — Зарсен, солидный высокий блондин в безукоризненном брусничном костюме, предстал, как живой, за широким письменным столом, заваленным ворохами купонов и банкнот…