Жизнь была мне обузой. Я без колебаний чиркнула спичкой…
Сигарета пахучая такая! Я спичку дымом погасила, в пепельницу положила и проснулась.
И опять, Васенька, я решила спать в Такэсиной мастерской. Мне было жаль бедную рабыню, но я уже понимала, что больше ее не увижу, и надеялась просто попасть в какой-нибудь приятный сон.
И опять не попала. Оказалась в такой тоске, что лучше бы и не смотреть. Может, лучше бы и не записывать, да жалко: ведь это тоже чья-то жизнь и даже весьма бурная, только по-своему.
Между прочим, удивительная новость: всегда думала, что сон — это немедленные действия, то, что сейчас, и вдруг оказывается, что возможны во сне — воспоминания! То есть, все равно что сон во сне. Бред в бреду! Даже до такого может докатиться человек, если его оставить совсем одного. Так-то, учти.
Сижу, старая, у окна и жду сына. Он работает в милиции, офицер. Живет с молодой женой у ее родителей, на другом конце города. Там ему ближе до работы. Но это предлог. Главное — жена с норовом. Сказала — будем жить с моими, и он не перечил. Еще один предлог, что его теща, его новая мама — педагог по образованию. "Полезно для ребенка." Пока девочка была маленькая, возили меня к ней, потому что я врач. А теперь — сама не приедешь, так и не позовут. И Ромочка раньше каждый день заезжал: "Мама, я котлеток привез. Мама, что починить?" А теперь он — Роман Романыч, некогда стало. Была мать моложе, была нужна. А теперь его Лерка выучилась на юриста, все с ней дружбы ищут, зачем ей старая свекровка — врач?
Сижу на грубой табуретке у окна и жду Роман Романыча. Завтра будет неделя, как жду. Тяжелое общее недомогание, и воды подать некому. Сижу и вспоминаю. Ромочка только родился, влачим жалкое существование. Мама, покойница, пошла работать, ей говорят: "Или пенсия, или зарплата, выбирайте". Объест она государство, если при своей заслуженной пенсии будет еще на него работать! Но зарплата на десятку больше, отказалась мамочка от пенсии. Пожили так полгода, Роман-старший говорит: "Ну, хватит. Будем вербоваться на Север". Мы оба врачи, завербовались в Североморск. Белые ночи, полярные ночи, холод, пурга, авитаминозы, ребенок болеет, продукты втридорога… Потом — северные надбавки, повыше коэффициенты, Ромочка уже в школе…
Откуда я знаю, Вася, что это за надбавки, за коэффициенты. Во сне — знала. Понимаю, что это деньги, "длинные рубли". И вот мы перемещаемся за этими рублями по Северу на Восток… Смотрю в окошко: вдоль тротуара вишни, сливы, абрикосы, цветы между ними… И жутко мне вспоминать наше движение от Североморска до Анадыря. Где ни работали, везде вышки, колючая проволока да не нужные никому постройки. Помнишь песню: "По тундре, по железной по дороге…" — я видела эти рельсы в тундре. Людские кости вместо шпал, но все местные жители молчат, как наши на Колыме. У кого ни спроси — "не знаю…" Смотрю в окно: весна, все деревья белым цветут, на углу моего дома горит лампочка — освещает номер дома, чтобы Ромочка не заблудился, и все это белое, вечное, молодое, цветущее, чтобы у меня разыгрывалась стенокардия, чтобы пропадал и подпрыгивал пульс…